Александр Зорич - Семя Ветра

– Всяк может видеть – Дагаат походит на монолитную скалу, местами присыпанную песком, – начал Торвент. – Но это лишь видимость. Внутри он изъеден древними строителями, словно кусок старого сыра прожорливыми червями. Несметное множество комнат, подземных ходов, капищ, тайных лазов, зловещих залов, переходов, тупиков, ложных коридоров. Вот что такое Дагаат на самом деле.

Герфегест и Хармана утвердительно закивали. Дескать, верим на слово. Кое-что видели и сами. Перебивать Торвента у них не было желания.

– Весь сегодняшний день я истратил на то, чтобы изучить это пугающее разнообразие. За свое любопытство я дважды едва не поплатился жизнью. В первый раз в безобидной с виду комнате потолку вздумалось упасть, и я едва избег печальной участи, которую уготовил мне древний архитектор. Во второй раз я по неосторожности задел конский волос, протянутый поперек неосвещенного коридора. Волос был связан с механизмом, приводящим в действие гигантский нож. Он упал с потолка прямо на меня, и всей моей ловкости едва хватило на то, чтобы отдать ему крыло своего плаща, отвоевав себе все остальное. К счастью, я остался жив.

– Мы заметили, Торвент, – мрачно сказал Герфегест. – Но к счастью ли это – не знаю. По крайней мере проживешь до завтра.

Торвент и Хармана невольно хохотнули. Давно замечено – накануне боя особенно хочется смеяться. Торвент продолжил:

– Но мне не стоило бы утомлять вас рассказами об этом, если бы не одна интересная находка…

– Неужто мешок с золотом? – скептически поинтересовался Герфегест.

– Отнюдь. Кое-что получше. Я обнаружил подземный ход, ведущий из крепости вниз. Я прошел по нему от начала и до конца. Когда-то он, возможно, выводил на поверхность в районе гавани. Сейчас он обрывается там, где заканчивается каменное основание крепости. Его выход завален песком. И все-таки кое-кто мог бы пройти по нему и вылезти в самом сердце лагеря Шета окс Лагина. Вон там!

Торвент указал туда, где рвалось к небесам неистовое пламя костра, потворствовавшее магическому деланию. Кто там сейчас – Шет, Ганфала, Горхла?

– Неужели ты всерьез предлагаешь нам пробраться по нему, вылезти там, в лагере врагов, снова ввязаться в неравную схватку?.. Такие штуки, как известно, хорошо кончаются только в древних-предревних хрониках. Да еще в пьяных бреднях наемников твоего императорского величества, – без всякого оживления отозвался Герфегест.

Герфегест был реалистом. После сегодняшнего сражения он стал еще и пессимистом. Он прекрасно знал, чем оборачиваются пресловутые военные хитрости, старательно воспеваемые во всех трактатах по стратегии и тактике, которые только существуют по обе стороны Хелтанских гор. Все эти подземные ходы, из которых выныривает вдруг целое войско. Выныривает, чтобы нанести сокрушительнейшее поражение…

Герфегест любил авантюры. Но только не авантюры в военном деле. В конце концов, довольно на сегодня!

– Нет, Герфегест, нам пробираться через него нет никакого смысла. Да это и не получилось бы – песок бы все сыпался и сыпался без остановки. Пришлось бы целый месяц строить подземный ход с основательными стенами. Но ты забыл о том, что у нас есть кое-кто получше.

– И кто же этот самоубийца?

– Слепец! – воскликнула Хармана, наконец-то сообразившая, куда клонит Торвент.

«Ход Пятидесяти Осторожных Шажков».

Такая надпись была отчеканена на бронзовой двери, перед которой остановились Хармана, Торвент, Герфегест и четверо дюжих Лорчей – они несли клеть со Слепцом.

Ни Герфегесту, ни остальным не хотелось заглядывать под воловью кожу, которой была накрыта клеть. И без того было ясно, что Слепец чувствует себя по меньшей мере превосходно. Он давным-давно восстановил свою целостность и теперь почесывал слуховые бугры своим омерзительным ложноязыком. Хорошо быть бессмертным!

– Вот уж не думал, когда впервые увидел эту гадину расчлененной на мелкие куски, что мне предстоит встречаться с ней еще столько раз, – шепнул Герфегест Торвенту.

Его Величество кивнул – от Слепца он и сам был не в восторге.

Хармана отворила дверь. Из хода потянуло затхлой сыростью и крысиным пометом. Хотя какие в Дагаате крысы-то?

– Как только я отворю – освободите защелки и протолкните клеть за дверь, – приказал Торвент Лорчам.

Как только клетка со Слепцом, еще не успевшим понять, что ему подарили свободу передвижения, опустилась на пол подземного хода, Торвент сдернул с клетки кожу, тут же захлопнул бронзовую дверь и задвинул засовы.

– А с чего ты взял, что он предпочтет пробираться в лагерь Шета окс Лагина, разгребая песок, вместо того чтобы сейчас вынести эту хлипкую бронзовую препону между ним и свежей пищей? Почему бы ему не попытаться поужинать нами? – поинтересовалась Хармана, указывая на дверь. Изнутри хода послышался протяжный металлический гул – это перевернулась на бок клетка, из которой вылез сориентировавшийся наконец Слепец.

– Слепец – это очень простое животное, хотя жизни в нем и не сыщешь. Страсть к убийству и пище – ничто в сравнении с той страстью, что положена в основание его естества. В сравнении со страстью к Семени Ветра. Да, сейчас он чует нас. Но он чует и близость Семени! Слепец умен ровно настолько, чтобы чувствовать: он сделает еще пятьдесят осторожных шажков по подземному ходу и зароется в певучие пески, а выползет уже рядом с предметом своего вожделения. Я не сомневаюсь в том, что Семя у Ганфалы. Если, конечно, его еще не прибрал к рукам Шет окс Лагин. Впрочем, Слепцу это все равно.

– Ты хочешь сказать, Слепец принесет нам Семя Ветра, как ласковый пес приносит обувку своему хозяину? Не верю, – заключил Герфегест.

Торвент безучастно пожал плечами.

– Надо пробовать. Ничего лучшего нам не дано.

Ветер хлопотал в шелковых полотнищах походного шатра Ганфалы, а полумесяц на небе с недоумением взирал на своего голубого собрата, которым был увенчан все тот же шатер. Сам Ганфала, пребывая в крайне дурном расположении духа, прохаживался по лагерю. Подсаживался к варанцам, ужинающим у костров. Отпивал сельха из фляг людей Орнумхониоров. Беседовал с мелкими и крупными военачальниками.

– Шет окс Лагин сейчас очень занят, он не может поговорить с тобой, Надзирающий над Равновесием. – Именно такой ответ получил Ганфала полчаса назад возле шатра Сиятельного князя.

Рыбий Пастырь чувствовал себя отвратительно. Или даже хуже, чем отвратительно. Если только оно бывает – это «хуже». Предательское головокружение. Слабость в чреслах. Язык покрыт толстым слоем зловонного золотистого налета. Пальцы дрожат. Перед глазами то и дело встает почти непроницаемая бордовая пелена.