Дмитрий Воронин - Живой щит

Пока я размышлял над этим вопросом, Рейн затянул последнюю пряжку и, с гордостью за дело рук своих, поинтересовался:

— Ну как, теперь запомнил?

Только тут до меня дошло, что это же он мне показывал, как нужно правильно седлать лошадь. Сты-ы-ыдно, десантник, а еще голубых кровей, блин! Я, откровенно говоря, даже не взглянул на то, как именно он там возился с уздечками, подпругами и прочей дребеденью, которой я и названия-то не знаю.

По моему виноватому внешнему виду Рейн понял, что данный урок ему неизбежно придется повторить. Тяжко вздохнув, всем своим видом выражая немой укор, он принялся снимать сбрую, намереваясь все же довести процесс обучения хоть до какого-нибудь конца. Я же, делая над собой героическое усилие, постарался хоть немного сосредоточиться на его объяснениях. Почти, кстати, безуспешно.

Мысли мои все были, конечно, в прошедшей ночи. Я был, конечно, чертовски рад и счастлив, что все это произошло — хотя, в определенной мере, это напоминало изнасилование, причем неизвестно, кто кого. Вот что мне всегда было трудно сделать, так это первый шаг — свернуть кому-нибудь шею это запросто, а подвалить к даме с нескромным предложением… Дамы это чувствовали и в своих дальнейших действиях разделялись на две группы. Одни молча… а некоторые и не молча, уходили искать менее сдержанных кавалеров, вторые брали инициативу в свои руки.

С гордостью могу сообщить, что последних, как правило, было больше видать, есть во мне что-то такое, обаятельное, а? Сам себя не похвалишь, хрен кто вспомнит…

Уж сколько я старался изжить в себе эту… ну, скажем, робость — без толку, как только на моем пути встречалось очередное воздушное создание, покорявшее меня совершенством форм и изысканностью манер, я тут же начинал мечтать о том, каким счастьем было бы носить это божество на руках и бросать к ее ногам охапки цветов, в то время как кто-нибудь более предприимчивый уже запирал ее дверь. Изнутри. Кстати, нельзя сказать, чтобы меня это как-то особо расстраивало — если дама хочет не столько романтических любовных отношений, сколько банального секса — это ее личные проблемы, что хочет, то и получит. Я же упорно хотел именно романтики, поэтому некоторые наши девочки, не без удовольствия для себя ублажавшие чуть ли не каждого желающего, не вызывали у меня никаких положительных эмоций. Только в этом, разумеется, смысле, поскольку во всем остальном это были нормальные девчонки, веселые, жизнерадостные, прекрасные бойцы — мы же все-таки десантники, независимо от пола и возраста.

Разумеется, встречались и на моем пути женщины, которые вполне подходили под мои чрезмерно завышенные требования, — и даже было несколько романов, довольно длинных. Но они, эти женщины, как правило, были не из нашей среды, а мало кто способен на ровные и долгие отношения с маринером, который сегодня здесь, завтра там, а вновь появится «здесь» через полгода, и то в лучшем случае. Так что заканчивалось все с очередным переназначением по обоюдному согласию и без обид. Начальство, ясное дело, не вполне радовалось привязке маринеров к одному конкретному месту дислокации, а потому такие переназначения случались достаточно часто, чтобы расставания «навсегда» постепенно вошли в привычку и больше не вызывали уже той боли в душе, которую, по теории, должны были бы вызывать.

Похоже только, что это назначение я получил пожизненно и теперь Флоту будет довольно затруднительно откомандировать меня куда-нибудь к черту на рога. То есть написать приказ они, разумеется, смогут запросто, не велик труд, а вот обеспечить доставку — это вряд ли.

Я с самого начала знал, что влюблен в эту очаровательную блондинку — и, пожалуй, в этот раз мои чувства были несколько отличными от обычных. Я вообще легко влюбляюсь, хотя, откровенно говоря, никогда не «ложил глаз» более чем на одну женщину за раз.

И все же, чего уж скрывать от самого себя, не так уж часто это было серьезно, даже если я, противу обычного, начинал активно за девушкой ухлестывать, даже если добивался ее расположения и, соответственно, всего последующего. Расставались мы обычно быстро, не имея друг к другу претензий и не строя планов на будущее.

Сейчас все было существенно иначе — и глубже, и сложнее.

Алия буквально сводила меня с ума — последнее время я ловил себя на мысли, что готов пойти на все, что угодно, лишь бы с ней не расставаться, видеть ее каждую минуту, слышать ее голос… даже если этот голос читает мне нравоучения. Это называется — докатился.

Поэтому события минувшей ночи я воспринял двояко. С одной стороны, степень моего счастья трудно было измерить словами — какое там «седьмое небо», я улетел куда дальше. Любой мужчина будет горд тем, что он желанен, что его хотят. С другой стороны — не слишком ли все быстро? Я не хотел бы, чтобы мои отношения с Алией превратились все в тот же короткий роман, легко завязавшийся и быстро закончившийся. Лишь тот приз наиболее ценен, которого долго и упорно добиваешься… даже если этот приз — любимая женщина.

Внезапно по коже пробежали мурашки — я понял… или, возможно, мне показалось, что я понял причину того, что прошлой ночью Алия оказалась в моих объятиях. Она почувствовала, что эта ночь может стать последней, которую мы проводим в тепле и комфорте, — что будет завтра, неизвестно, может, нас всех подстерегает смерть. Если… если предположить, что она тоже любит меня, то она, возможно, просто не хотела упустить шанс, который может оказаться и последним. И если я прав, значит…

— Ну как, все понял?

Я сделал умное лицо и изо всех сил закивал, давая понять, что теперь я и без посторонней помощи смогу повесить на лошадь седло и затянуть все эти ремешки, не задушив ее и не запутав себя. Нет, я сам искренне в это верил… минуты две верил, не меньше, пока Рейн, скотина, снимал упряжь, чтобы потом предоставить мне возможность попрактиковаться. Он в принципе неплохой парень, но иногда бывает удивительно невыносимым.

Как бы то ни было, но выехали мы поздно. Хозяин выражал свое огорчение столь скорым отъездом, но глаза его при этом столь погано бегали, что настроение мне испортили окончательно.

Единственный плюс во всем этом — седлать лошадь меня научили, и я искренне радовался, что при этом процессе не было свидетелей, иначе пришлось бы их прирезать.

И все равно — не люблю, когда, глядя на меня, облизываются. Даже мысленно. Хозяин мне не нравился, хотя я и пытался себя успокоить, думая о том, что все кабатчики — сволочи в той или иной мере. Их работа — обирать клиента, поскольку на честной торговле прожить-то можно, а вот оставить кое-что на черный день, а то и детям с внуками — сомнительно. Возможно, среди них и встречаются отдельные порядочные индивидуумы, но скорее как исключение, лишь поддерживающее правило.