Лиланд Модезитт - Башни Заката

— Слушай, — говорит юноша, — там Гидман, тот пузатый вояка, который наладился отжимать зеленый сок, собирается подбить каменщиков соорудить возле цитадели перегонный куб. Передай Хайелу, что это с моего ведома.

Он поворачивается, собираясь уйти, но Шиера мягко окликает его:

— Креслин!

— Да.

— Мы все знаем, как ты стараешься.

— Но на данный момент одни старания не в счет, верно?

— Только не говори этого Фиере.

Креслин со вздохом оборачивается:

— Наверное, я никогда не смогу ей отплатить.

— Нет.

— Что же мне делать? Понятно ведь, она доставила сюда людей и казну потому что… потому что… — он качает головой.

— Она не была уверена в том, что ты все понимаешь.

— Я не понимаю одного: что я могу сделать? Мне и по сей день памятен наш единственный поцелуй… Может быть, мне следовало оказаться умнее или отважнее. Но тогда… тогда все обернулось бы совсем по-другому… Итак, — продолжает он после недолгого молчания, — я ее должник. Мы все перед ней в долгу, но я — в первую очередь. И мой долг неоплатен. Из сложившегося положения нет выхода. Что бы я ни сказал, это не…

— Ты должен. Так или иначе, но должен.

— Понимаю, но не знаю, что делать. Это касается не только Фиеры, но и всего прочего. Люди ждут от меня великих свершений, а я ломаю голову над тем, из каких средств оплатить провизию на полгода, потому что привезенного Фиерой на столько не хватит.

— В том сундуке было немало денег.

— Немало, если все их пустить на закупку продовольствия. Но не приобретая инструменты и металл для обеспечения собственного производства — вроде нашего стекольного дела, — мы обречем себя на разорение и голодную смерть самое большее через пару лет. А вкладывая деньги в будущее, мы рискуем не протянуть и ближайшие полгода. Это хуже, чем ходить по лезвию ножа.

— А чем поможет перегонный куб?

— Я думал, будто все растолковал. Выходит, нет, — Креслин подходит к окну. — Понимаешь, крепкие спиртные напитки можно продавать где угодно и в большом количестве, причем высококачественные напитки будут брать за дорого, сколько ни предложи. То же самое относится и к шерсти, если, конечно, продавать ее в Нолдре. А других возможностей развивать торговлю у нас нет из-за этого указа Белых.

— Так ты хочешь наладить производство того, что можно сбывать за море за хорошую цену?

— Честно говоря, мне казалось, что я это объяснил очень доходчиво. Видать, ошибся.

— Может быть, я просто плохо слушала. Но все же сомнительно, чтобы перегонный куб разрешил все наши проблемы.

— Он и не разрешит. Но продержаться некоторое время поможет.

— Боюсь, я опять тебя не совсем понимаю, — признается капитан стражей.

— Нынче наше население невелико, и тридцать, а то и пятьдесят золотых чистой прибыли, которые можно заработать на бренди, для нас — немалое подспорье. Но это нынче, а что будет через два года, когда здесь поселится еще пара тысяч человек?

— Этого не случится!

— Еще как случится, — говорит Креслин, поймав ее изумленный взгляд. — Через два года на острове должно жить не меньше трех тысяч человек, иначе нам не выжить. Главное — продержаться, тогда в народе недостатка не будет. Уже сейчас к нам каждую восьмидневку прибывает не меньше десятка переселенцев… Ну все, мне пора идти. Не забудь сказать Хайелу насчет Гидмана.

— Передам. И с Фиерой тоже поговорю.

— Как она? Я все подумываю, как бы поговорить с ней самому, но ей, похоже, не хочется со мной встречаться. Она избегает меня даже на ристалище.

— Она чувствует себя обманутой, и что бы ты ни сказал, сейчас это не поможет. Но ей придется справиться с этим, и рано или поздно она справится. С твоей помощью.

— Одно время я мечтал о ней. Ты знаешь.

— Знаю. И она знает, и Мегера. Но то было в другом мире.

Креслин кивает. Слова «в другом мире» звучат в его голове на протяжении всего пути из цитадели к конюшне. Меньше чем за два года весь Кандар изменился… неужели только из-за него и Мегеры?

Проходя через ристалище, Креслин примечает знакомую русую голову, быстро скрывающуюся в казармах, недавно построенных для новоприбывших стражей.

— Добрый день, милостивый господин, — воительница, обучающая младших стражей, салютует ему деревянным мечом.

— Добрый день.

Взгляд Креслина задерживается на дверном проеме, где только что исчезла Фиера. Он идет дальше по мощеному двору, словно пробираясь лесами Закатных Отрогов. Как будто путь его лежит к башням заката, где укрепились демоны света. Стражи пропускают его, раздавшись в стороны.

Мрачный, как буря, мечущая с небес громовые стрелы, он садится на лошадь, которая, чувствуя настроение хозяина, даже не подает голоса.

Лишь когда Креслин добирается до Черного Чертога и начинает расседлывать кобылу, Вола старается приободрить его ржанием.

— Все не так плохо, лошадка, — говорит он ей, вешая на место сбрую и бросая в кормушку одну из немногих оставшихся овсяных лепешек. — Нам всего-то и надо, что месяца этак за три переделать весь остальной мир. На, полакомься. Боюсь, следующая возможность представится нескоро.

Войдя в дом, Креслин останавливается возле кухни, ощутив присутствие Мегеры. Но обращается к нему не жена, а Алдония:

— Прошу прощения, милостивый господин, — говорит она из-за плотной, несмотря на два открытых окна, завесы пара, подняв глаза от горшка с супом. — Может быть, милостивый господин придумает что-нибудь насчет хлеба?

— В каком смысле?

— Да в том, что весь наш хлеб вышел, а где взять еще, я не знаю.

— И я не знаю. «Звезда Рассвета» вернется не раньше чем через восьмидневку, к тому же в Кандаре засуха, так что Фрейгру будет трудно раздобыть муку. Лидия говорит, что первый урожай маиса можно снимать через пару дней, но прежде чем молоть зерно, надо его еще и просушить.

— Так у нас и маисовой муки нет? Где ж это слыхано, чтобы даже богачи не имели маисовой лепешки!

— Нас едва ли можно назвать богачами, Алдония.

— Рыбаки считают тебя великим и могущественным господином, а кто я такая, чтобы спорить с людьми, бороздящими Восточный Океан?

— «Великий господин», — хмыкает Креслин. — Уж ты-то знаешь, что мы едим и во что рядимся. Нашлись «великие господа»!

— У людей и того нет.

— Знаю, Алдония. Знаю.

— А что ты еще знаешь? — спрашивает подошедшая Мегера. Волосы ее обернуты полотенцем, а тонкая голубая ткань так липнет к влажному телу, что у Креслина захватывает дух. — А… это ты точно знаешь. Не распаляйся, суженый, я устала. Денек выдался тот еще, один идиот… даже вспоминать о нем неохота. Но так или иначе мы лишились целого тигля цветного хрусталя, — она поправляет полотенце на голове. — Так все-таки, суженый, о чем шла речь? Что ты там такое знаешь?