Лиланд Модезитт - Башни Заката

«Трамм…»

Музыкант на возвышении берет фальшивую ноту. Глаза его расширяются — всмотревшись в угол, где резонируют звуки, он видит самое смутное из серебряных свечений, протекающее меж пальцами сребровласого юноши.

Креслин ослабляет хватку, не обращая внимания на то, сколь неуверенно завершает гитарист свою балладу.

— Это… ч-что?.. — шепчет пухлая служанка, глядя на тающий в пальцах юноши серебряный луч.

— Всего лишь воспоминание, — отвечает он, как будто эти слова хоть что-нибудь объясняют. Служанка сглатывает, поворачивается и осеняет себя знамением верующих во единого Бога.

— Повтори то же самое, подружка, — говорят ей игроки в кости с соседнего стола.

Дым дубовых поленьев, поднимаясь от очага, смешивается с холодным воздухом — им тянет от открытой двери.

Креслин еще раз отпивает из темно-коричневой кружки, впервые осознавая оттенок вкуса, почувствованный, но не понятый им при первых глотках.

На столе появляется красное яблоко с зелеными полосками. И темной червоточиной. Креслин отпил всего пару глотков, но теперь его кружка опустела чуть ли не наполовину.

— Я предпочел бы этого не знать, — бормочет он, сообразив, что сидр изготовляется из гнилых фруктов.

— Эй, откуда вы берете яблоки, в такое-то время года? — вопрос задает сидящий за соседним столиком чисто выбритый молодой человек с суровым лицом, облаченный в белую одежду стражей.

Так же одета и его соседка, женщина, на отвороте куртки которой красуется знак — разделенный надвое черно-белый кружок. Бросив взгляд на Креслина, она подмечает его серебряные волосы, всматривается в лицо и делает жест.

Крохотный огонек возникает перед лицом служанки, уже спешащей к Белым стражам.

— Да, досточтимые.

Креслин делает глубокий вздох. Уйти сейчас — значило бы привлечь к себе еще больше внимания. Он отпивает еще один глоток сидра, стараясь прикрыть лицо кружкой.

— Сидра и сыру с хорошим черным хлебом, — требует женщина.

— Мне того же, — заявляет молодой страж, после чего обращается к Креслицу: — И твое яблоко.

Юноша пожимает плечами и со словами «Оно малость подпорчено» протягивает яблоко стражу.

Тот, приняв фрукт, ловко разделывает его на дольки бронзовым ножом с белой рукоятью и тонким лезвием, после чего передает ломтик женщине.

Она отправляет яблоко в рот, начинает жевать, но тут же останавливается.

— Харлаан, где ты это взял?

— У того малого. А в чем дело?

— Да в том, что оно свежее.

— Свежее? Вот это да!

— Эй, ты из какой школы? — глаза женщины буравят Креслина насквозь.

— Школы? Прошу прощения, госпожа воительница, но я не здешний. Рад бы поучиться, но мне неведомо, к кому обратиться.

Женщина-страж поджимает губы:

— Вот так ответ! Услышать такое от мага с запада! — она встает; клинок на ее бедре отсвечивает в тусклом свете таверны золотом. — Ты пойдешь с нами. Со мной и с Харлааном.

Креслин встает, показывая пустые руки:

— Еще раз прошу прощения, но мне неизвестно, в чем я провинился.

— Он ведь чужеземец, верно, Харлаан? — слова женщины обращены к молодому стражу, но глаза следят за каждым движением Креслина. — Возможно, тот самый чужеземец, которого мы ищем.

— Да, — соглашается мужчина. — Вот и на языке Храма он изъясняется слишком… правильно.

Он поднимается, оставив на столе дольки яблока и направив на Креслина свой бронзовый клинок.

Креслин стоит неподвижно, но бросает взгляд на свою котомку.

— Эй, отойди от стола! — приказывает женщина. — А ты, Харлаан, возьми его торбу. Мне этот чужак сразу показался подозрительным.

— Святые маги! — восклицает Харлаан, поднимая котомку. — Ты только взгляни на этот клинок!

Служанка удаляется, все прочие посетители делают вид, будто не замечают ни Белых стражей, ни их пленника. Точно так же, как поступали прохожие на бульваре.

— А что в нем такого?

— Холодная сталь. И меч — это сразу видно по длине — из тех, какими вооружают стражей Западного Оплота.

— Но все стражи Оплота — женщины, чего никак не скажешь об этом парне. Возможно, он купил меч или украл, перед тем как тайком удрал в горы…

Креслин печально улыбается. Харлаан качает головой:

— Их клинки не продаются и не крадутся. Этот меч принадлежит ему. Или же он оказался таким бойцом, что сумел отобрать оружие стража.

Креслин морщит лоб, но не произносит ни слова, подозревая, что любые слова могут навлечь на него еще большую беду.

— Интересно, — роняет женщина. — Пошли!

— Могу я оставить медяк служанке?

— Дело твое. Хочешь, так можешь считать себя нашим гостем.

Достав из кошелька монетку, юноша кладет ее на выщербленный стол.

— Куда?

— За дверь, а потом прямо вверх по склону. И не вздумай бежать, если не хочешь, чтобы тебе сожгли потроха.

Креслин наслышан о Белых стражах — они используют как оружие, так и магию. Он весьма сожалеет о том, что первая встреча с ними обернулась для него именно таким образом. И все из-за нелепой оплошности: надо же ему было задуматься о вкусе сидра!.. Поджав губы, он выходит за массивную деревянную дверь, и за шиворот ему лезут капли холодного весеннего дождика. Дневное тепло, казавшееся ему почти летним, исчезло. Колючий дождь досаждает, однако вызвать ветерок и прогнать надоедливую морось Креслин не решается, не зная, как могут воспринять это вооруженные чародеи.

— Вверх по склону, чужеземец!

Следуя этой команде, Креслин рассеянно отмечает немалый рост Белого стража — мужчина выше его почти на целую голову.

— Ты и правда считаешь меня способным использовать этот клинок? — спрашивает его Креслин.

— Да. Сам не знаю, почему, но мне не хотелось бы оказаться поблизости, когда тебе представится такая возможность.

Креслин смеется.

— Ты находишь это смешным?

— Не это. А то, что вы невесть почему сочли меня смертельно опасным преступником. А ведь я вообще ничего не делал: просто сидел в таверне и пил сидр.

Ни тот, ни другая не отвечают, однако Креслин уловил, как усилилось напряжение этой пары, и пожалел, что вообще раскрыл рот. Хотя, с другой стороны, и молчание могло быть истолковано как признание вины.

По мере того как таяли последние отблески заката, тускло-белые камни улицы начинали светиться внутренним светом. Из-за этого висевшие над каждым порогом масляные лампы казались чуть ли не лишними.

Ведущая вверх по не слишком длинному склону улица заканчивается у порога стоящего на холме квадратного здания.

— Сюда!

Взгляд Креслина улавливает полосу белого тумана, похожую на ту дорогу, что совсем недавно привела его в Фэрхэвен.

— Сайриенна? В такую рань — и уже задержала какого-то гуляку!

Слова принадлежат сидящему за столом худощавому мужчине, одетому не в белую, а в черную кожу. Когда он говорит, его губы открывают ровные белые зубы, и зрительно это делает его старше. Но Креслин полагает, что лет ему ненамного больше, чем женщине.