Stashe - Судите и судимы будете

— Я знаю. Постараюсь уйти скорее. Переночую и исчезну.

— Да кто гонит, — махнула Лида рукой, — просто злоба корни пустила в сердца. Сама знаешь. Крысы разные и на меня пасть разевать пытались. Но когда шантийцы пропали, поутихли. Вина-то лежит, давит камнем. Можно любить, можно ненавидеть, но мерзость все одно остается мерзостью. То, что волшебники якобы остальных спасали, жизнью рискуя, искренно… ну, не верю я. Не нужны им остальные, разве что стадом послушным. А мать моя, за неделю до того примерно, приходила и рассказывала, что кланом их очень уж интересуются волшебники. Опись составляли, кто и где проживает, уточняли. Списки те, кому и зачем нужны? Новые правила вроде как вводят. Веками правило одно было, а тут менять вздумали. Все одно к одному, девочка. А детишки мои понять не могут, куда их бабка и тетка подевались. Многие не любят саранчу, то, правда. Но у многих в жилах течет примесь их крови. Посчитать захочешь, так и не сосчитаешь у скольких. Сдается мне только, волшебники темнят чего-то. Потому что никто и не упомнит уже, за что саранче такая ненависть. Говорю тебе, остерегайся серых плащей и черных амулетов.

— Волшебники почти все люди, странно, верно?

— Хватит, — с внезапной неохотой ответила Лида. — Разболтались мы что-то. Я тебе вот что скажу. Ты сейчас иди в комнату. Ложись да спи. Носа на улицу не кажи, никто и не прознает. Младшие язык за зубами держать умеют. Немного отдохнешь, я в путь снаряжу, да отправлю безопасной дорогой. День-другой погоды не сделают. Помни, здесь волшебники в своем праве, им на все воля вольная. Захотят, к чему угодно прицепятся. И если случится, прости, но знать тебя не знаю, разговоров никаких не вела. Дала мне монетку за ночлег, а на рассвете ушла, как и не видели, ясно?

— Ясно.

Я поднялась и направилась к двери. Катаринка продолжала мять тесто, но на меня больше не глядела. Возможно, разом пожалела о своей словоохотливости перед чужим человеком.

— Келан, — внезапно окликнула она, — среди шантийцев нет предателей. Но у меня дети, нужно думать о них, и я наполовину катаринка.

Я кивнула, не замечая, как по лицу ползет кривая усмешка.

'Никому не доверяй' — сказал Стоуш. Кто из нас прав? Не случится ли так, что завтра утром меня поднимет не болтливая Лида, а сапог городского стражника?

Я думала, что буду спать плохо, как и в предыдущие дни. Но теплая ванна и мягкая постель сделали свое дело. Сон был спокойным, глубоким и без сновидений. Потрясающая беспечность с моей стороны. Я не доверяла Лиде, но просидеть у двери всю ночь, чутко реагируя на каждый шум, в себе сил не нашла. Едва голова коснулась подушки, я провалилась в глухую пустоту, а проснулась легко, почти мгновенно. Просто открыла глаза. В комнате царил приятный полумрак, и сквозь чуть приоткрытую дверь пробивались полоски слабого света. Я встала, надела кофту и на цыпочках прошла по дощатому полу. Вышла в коридор и остановилась у окна. Деревянная решетка рамы делила стеклянное полотно на шесть небольших квадратов. Ставни были распахнуты, и сквозь прозрачную твердь стекла пробивались первые солнечные лучи. Я приоткрыла одну створку окна и выглянула. Потянуло холодком. Но свежесть раннего утра была так приятна, что я улыбалась, кутаясь в кофту. Невозможно оторвать взгляд от, словно новорожденной прелести, раскинувшегося передо мной мира. Небо казалось совсем светлым, почти белым, а ближе к горизонту наползала вишневой пеной волна цвета. Он расплывался, смешивался на небесной палитре с ярко лазоревыми полосами, желтыми разводами и алыми всполохами — предзнаменованиями встающего солнца. Его лучи золотыми мечами пронзали курчавые шапки облаков и растворялись в воздухе. Диск его медленно-медленно выплывал из-за гор, заливая ярким светом все вокруг. Море набирало цвет, становилось из серо-сизого насыщенно синим, с дорожкой из дрожащих золотых и серебряных пятен. Ближе к горизонту пока еще держалась едва заметная дымка. Небо тоже темнело, меняло цвет с белесого на ярко-голубой. Остро пахло мокрой зеленью, какими-то цветами, солью, йодом. А еще бодрящим холодом и радостью. Да, именно радостью юного, светлого, весеннего дня. Дождь, наконец, кончился.

— Тебе нравится? — услышала я детский голос. Девчушка застала меня врасплох. Ей, наверное, было около девяти лет. Наряженная в яркое платье босоногая кроха стояла у лестницы, ведущей на первый этаж. Крепенькая, с золотистой чешуйчатой кожей и темно-зелеными глазищами. Этими ясными озерами она беззастенчиво меня разглядывала, словно диковинную куклу.

— Да. Ты дочь Лиды?

— Ага. Тамара, — представилась малышка, — не бойся. Я тебя никому не выдам. Сейчас распустятся цитии. Их кусты растут под окнами. Там, — девочка указала пальчиком за окно, — цветы алого цвета и оранжевой, как твои глаза, серединкой. Они так чудесно пахнут, мама обычно кладет их семена в пироги и мясо, а ягоды маринует. Вкуснятина. Я из-за этого-то стою и жду каждое утро, с тех пор как весна набрала силу, чтобы понюхать. Мммм… словно сладкий мед, кислая ягода и сахарная пыль. Если высунешь голову, увидишь гроздья.

Она снова указала за окно, словно приглашая убедиться в правдивости ее слов. Я улыбнулась и выглянула. Действительно, высокие кустарники внизу. Тонкие гибкие ветки сплошь усыпаны мокрыми после дождя крупными бутонами насыщенного, даже кричащего красного цвета.

— Солнце поднимется и цитии раскроются, — девочка широко и открыто улыбалась.

— У тебя необычное имя, — рискнула я сделать ей комплимент.

— Ага. Это с островов. Папа рассказывал, что у них там в ходу много имен, о которых здесь и не слыхивали. Мы торгуем с островитянами долгие годы, — гордо и по-взрослому заявила малышка, — поэтому переняли привычки всякие и имена тоже. Папа говорит, это раскалывает лед между чужаками. Слышишь знакомое имя и проявляешь дружелюбие.

— Много лет торгуете, значит? И папу твоего зовут по-особенному?

Девчонка подошла ближе, оперлась ладонями о низкий подоконник.

— Не. Папу зовут Лиет, а моего старшего брата Данила, среднего — Вацлав. Странные имена, верно? Они звучат красиво, но совсем ничего не значат. Мама называет меня Тама. А бабку мою звали Тамлан. Как твое имя?

Хитрая. Я удивилась тому, как болтушка перепрыгивала на интересующие ее темы.

— Келан.

— Ты шантийка, верно? Моя бабушка шантийка и тетя… были, — вдруг разом помрачнев, Тамара отвернулась, и какое-то время смотрела в окно.

Я молчала тоже. Не знаю, что следует говорить детям в таких случаях. Взрослым можно сказать — будь сильным, но для ребенка это мало что значит. Зеленые глаза снова принялись изучать мое лицо.

— Чувствуешь запах? Начинают распускаться.