Stashe - Судите и судимы будете

Богдан соглашался, улыбался и понимающе кивал. Глава обещал всяческое содействие, фрахт корабля по весне и благополучное путешествие. Придется немного потерпеть.

Шептунов хотел большего от разговоров с главой. Он чувствовал тонкий лед и пытался найти истину, ну, или хотя бы ее осколки. Глава не лгал в одном, на островах находилось нечто очень важное.

Келан всегда помогала охотно и Дан предположил, что ее кровь требует отмщения. Она всегда внимательно слушала и достаточно знала. Вела же себя честнее прочих, поэтому он не стал водить ее за нос, и посвятил в часть правды. Девочка оказалась не любопытной и лишнего не спрашивала. А вот толк от ее помощи был.

Еще, и в этом бы Дан не признался даже себе, она оказалась единственным близким для него существом. Трудно относится без симпатии к тому, кто спас твою жизнь, чья помощь поспевает в нужное время и в нужной ситуации, кто способен молча слушать, чья особенная хрупкая красота, сочетается с реальной выносливостью.

Если Богдан мог бы связно объяснить, происходящее в его душе последнее время, он сделал бы это для себя. Но очень трудно произнести вслух то, чего боишься, а отказаться не имеешь сил. Его тянуло к Келан как ни к кому и никогда. Дикая смесь из желаний и чувств, от самого себя скрываемых, гонимых и упорно возвращающихся. Так, словно готов броситься в омут головой. Нет, как будто уже бросился.

Шептунов смотрел вперед, на шпили остроконечных крыш, на черепицу, где плясали солнечные блики, на легкую оранжево-красную дымку деревьев и виднеющиеся у горизонта складки гор.

— Келан! — Окликнул он девушку. Она стояла на коленях ниже по склону, собирала какие-то растения. Прогулка должна стать совместным отдыхом, способом отвлечься от кропотливого ежедневного труда в библиотеке. Дан пригласил ее прогуляться. Келан выбрала место.

— Да, Бог со звезды? — шантийка всегда называла его так.

— Иди ко мне. Здесь красиво.

— Не знала, что волшебники могут быть такими нежными, — рассмеялась она, поднимаясь с колен. Ей очень шли краски осени. Особенно этой, поздней. Волосы — спутанные пряди цвета меди, золота и шоколада, глаза — оранжевые, как языки пламени. Как можно видеть в ней кого-то еще, кроме женщины? Темный плащ скрывал фигуру, но Дан знал — она маленькая и худенькая, словно японская статуэтка, с нежной, гладкой кожей.

— Почему нет?

Девушка подошла вплотную, подняла острый подбородок вверх и утонула в его глазах. Богдану показалось, что зрачки ее вспыхнули маленькими пожарами. Шептунов понял, что так долго оттягиваемый миг наступил. Ни он, ни она не будут больше делать вид, что ничего не происходит. Все давно случилось, а прошедшие недели ничего не изменили. Просто, наконец, они приняли правила игры.

Кристиан оказался прав. Прошла неделя с того момента, как я очнулась в незнакомой комнате, на островах, и за прошедшее время почти все физические раны затянулись. Особенности шантийского организма, которыми не уставал восхищаться человек, называющий себя моим лечащим врачом. Мысленно я называла его волшебником, хотя должна бы лекарем. Невысокого роста, полноватый, с круглой пролысиной. Он ходил в странном розовом одеянии, похожем на скроенный из одного куска ткани мешок с длинной застежкой спереди.

Стоуш лечил травами, мазями и никогда не использовал атрибуты волшебников. Но здесь многое делалось совершенно иначе. Странные предметы, например, шарики, жалящие в руку. Прозрачные мягкие упаковки из не рвущегося материала, гибкие и прочные. Они присоединялись к тонким шлангам и теплым дискам, легко прилипающим к коже. Эти диски частью своего механизма проникали в вены и переливали в них содержимое из прозрачных пакетов. Поначалу, меня окружали какие-то коробки, издающие разные звуки, и выглядящие еще более странно, чем инструменты, которыми пользовался лекарь ежедневно навещавший меня. Он доброжелательно и мягко вел беседу, старательно изучая реакцию. Я прекрасно понимала, зачем, и не могла не подозревать в его действиях корысти. Палачи часто пытают жертв, я знаю, как и для чего это делается. Не обязательно калечить, иногда достаточно напугать. Или посулить желанное, смягчить страхи надеждой. Много способов.

Лекарь, по сути, не являлся палачом, однако мне не раз приходилось ловить себя на мысли, что я удачно найденная зверушка для препарирования. Любезность в те мгновения становилась отвратительной, а дружелюбие казалось напускным.

Именно переизбыток лжи делает нас больными. Понимая, что происходит, я пыталась бороться. Трудно оставаться здравой, когда заперли в четырех стенах. Мучаться бездельем и домыслами. Не видишь, не слышишь и ничего не знаешь о мире снаружи. Такой досуг — худшая пытка. Раньше мне всегда удавалось оставаться на свободе, иметь такую роскошь, как право выбора пути. К чему тогда удивляться? Настроение оставалось мерзким, я злилась и причин тому, было более чем достаточно.

— Что это ты делаешь? — спросил Кристиан, который, не дождавшись ответа на стук, рискнул нарушить чужое уединение.

— Мою тарелку.

— Зачем? — удивился волшебник. Готовую еду приносили трижды в день, а затем, предположительно вечером (в комнате не было окон) забирали посуду.

— Не могу больше просто сидеть. Трудно постоянно чувствовать себя пленником, зависимым от чьей-то воли.

— Опять несет? — с легким раздражением поинтересовался Крис, облокачиваясь на стену рядом, — с чего ты решила, что заперта? Ты болела, помнишь? Врачи прописали постельный режим, назначили лечение. Я, знаешь ли, не могу позволить себе такую роскошь, как гоняться по острову за шантийкой и призывать поберечься.

— Хочешь сказать, меня не посадят на поводок и позволят бродить в святая святых? Островитяне, помнится, крайне враждебны ко всем неместным.

— Дура, — беззлобно ответил волшебник, — у любой свободы есть ограничения. Запрещенное увидеть и не позволят. На островах полно других чудес. Тебе повезло, милочка. Благодаря мне ты увидишь куда больше своих дружков, моряков из Кэшеба. Больше, чем могла когда-либо представить, но придется сдерживать любопытство. Островитяне никогда не собирались раздавать секреты направо и налево всем желающим. Так что бросай мытье, да поболтай немного со мной.

Домыв похожую, только похожую на стеклянную тарелку, (она не билась, проверяла) я поставила ее на стол и села на кровать.

— Хочешь сказать, больше не придется тут днями торчать в одиночестве?

— А разве ты находилась в одиночестве? — Крис ухмыльнулся.

Я вытерла руки о простынь и зло посмотрела на него. Ну да, волшебники.

— Следили за мной? Шар всевиденья?

— Эка ты, — засмеялся с необычайным добродушием мужчина, — откуда дочери палача знать о чудесах волшебников? Или, прости, сыну? Кстати, как быстро теперь перейдешь во вторую фазу, Келан? Встретишь любовника уже очаровательным мальчонкой? А он видел тебя таким?