Джон Толкиен - Две твердыни

И Король снова медленно опустился на трон.

— Справедливы твои слова, господин мой! — отозвался бледный придворный, сидевший на ступеньках у ног Короля. — Пяти дней не прошло со времени горестного известия о том, что на полях Западного Эммета пал твой сын Феоред, правая рука Короля и Второй Полководец Рубежного Края. Нельзя доверять Эомеру. Если бы он тут распоряжался, немного бы воинов осталось охранять твою столицу. Сейчас из Гондора дошло до нас предупреждение о том, что Черный Властелин готовит нападение с востока. И в такой час этот бродяга снова здесь! Разве можно встречать его добром? Не гостем, а Зловестником надо его звать. Плохие вести — плохой гость! Придворный ядовито засмеялся и, на мгновение приподняв припухшие веки, сверкнул на чужеземцев черными глазами.

— Ты здесь считаешься мудрецом, Причмок, и наверняка Король думает, что ты ему большая поддержка, — тихо произнес Гэндальф. — Но плохие вести можно приносить по-разному. Можно быть их виновником, и можно быть другом, который в счастье уходит, а в несчастье оказывается рядом и предлагает помощь.

— Бывает еще и третий случай, — отозвался Причмок. — Бывают гости, которые приходят рыться в объедках и лезут в чужие дела; хищники, отъедающиеся на войнах. Чем ты нам помог, Ворон? С чем пришел? В прошлый раз ты сам просил помощи. Король разрешил тебе выбрать коня, чтобы ты смог уехать. Все возмутились, когда ты посмел выбрать Серосвета. Король был глубоко оскорблен и обижен. Но многие из нас согласились, что стоит заплатить любую цену, чтобы от тебя отделаться. Я уверен, что и сейчас ты опять попросишь у нас помощи вместо того, чтобы попытаться нам ее оказать. Почему ты не привел воинов? Где твои кони, мечи, копья? Все это была бы помощь, и это мы бы взяли. А кто пришел с тобой? Три оборванца в серых лохмотьях, да и сам ты еще больше стал похож на нищего.

— Я вижу, Феоден сын Фингла, что в последнее время негостеприимным стал твой двор, — сказал маг. — Разве стражник, которого я послал к тебе от ворот, не назвал имен моих друзей? Владыки Рохана не часто принимали в своем доме таких именитых гостей. Оружие, оставленное нами на пороге, достойно, чтобы его носили самые могущественные смертные. На моих друзьях серые плащи, ибо так их одели эльфы, чтобы они могли избежать опасности и дойти до твоего дома.

— Значит, Эомер не лгал, что вы — союзники колдуньи из Золотого Леса? — воскликнул Причмок. — Меня это не удивляет, в Галадоне всегда плелись сети измены.

Гимли сделал шаг вперед, но рука Гэндальфа легла ему на плечо, и он замер на месте как камень, а Гэндальф тихо запел:

Песня прозвучала выразительно. Кончив петь, Гэндальф вдруг преобразился. Он сбросил старый плащ, выпрямился, перестал опираться на палку и произнес звучным холодным голосом:

— Мудрый говорит только о том, что хорошо знает, Грима сын Галмода, по прозванию Причмок! Ты шипишь, как ядовитая змея. Лучше молчи, держи за зубами ядовитый язык! Не за тем я прошел огонь и воду, чтобы пререкаться с лживым слугой, когда приближается буря!

Маг поднял палку. Все услышали глухой раскат грома. Солнце в восточных окнах погасло, и зал погрузился во тьму. Огонь в очаге потускнел, дрова подернулись пеплом. Во мраке был виден лишь Гэндальф в белом, стройный и светлый.

Голос Причмока зашипел в темноте:

— Разве я не говорил тебе, о Король, чтобы его не впускали сюда с палкой? Дурень Гама нарушил приказ!

В темноте снова блеснуло. Потом наступила тишина. Причмок упал ничком.

— Теперь выслушай меня, Феоден сын Фингла! — сказал Гэндальф. — Тебе нужна помощь? — он поднял палку и указал на отверстие в крыше. На небе темнота немного рассеялась, и высоко вверху прорвалось озерцо ясной синевы. — Мрак не весь мир застилает. Воспрянь духом и наберись мужества, Повелитель Рохана, и это будет самая лучшая помощь. У меня нет советов для тех, кто отчаялся и не верит в спасение. Но тебе я хочу дать совет, и я несу тебе слова утешения. Хочешь их услышать? Они — не для всяких ушей. Прошу тебя, выйди со мной на порог и посмотри на свой край. Слишком долго ты просидел в темноте, слушая лживых доносчиков и изменников-шептунов!

Феоден медленно сдвинулся с места. В зале стало немного светлее. Женщина в белом платье поспешила к Королю и взяла его под руку. Старец неверным шагом сошел с возвышения и направился к дверям. Причмок по-прежнему лежал ничком на полу. Когда они подошли к выходу, Гэндальф застучал в дверь.

— Отворите! — крикнул он. — Король идет!

Двери распахнулись, и прохладный ветер со свистом влетел в зал. На холме было свежо.

— Прикажи, Повелитель, чтобы твоя стража сошла на нижнюю ступеньку, — попросил Гэндальф. — А ты, госпожа, можешь сейчас оставить нас. Обещаю тебе позаботиться о Короле.

— Иди, Эовина, дочь сестры моей! — сказал Король. — Час тревоги прошел.

Женщина легким шагом вернулась во дворец. У порога она оглянулась. У нее были большие внимательные глаза, на Короля она смотрела со спокойной нежностью и жалостью. Она была молода и очень красива, волосы золотым ручьем струились по плечам. В белом платье, подпоясанном серебряным обручем, она казалась гибкой и хрупкой, но одновременно была сильна и горда, как подобает дочери королей. Вот так Арагорн в полном свете дня увидел Эовину, королевну Рохана, нежную и холодную, как свежее весеннее утро, не расцветшую еще полным цветом женское красоты. В эту минуту она увидела Арагорна, наследника великого рода, умудренного опытом многих прожитых лет. И хотя свое величие Арагорн скрывал под серым плащом, Эовина его угадала. На секунду она замерла, но тут же очнулась, повернулась и быстро ушла.

— Вот теперь, Повелитель, — сказал Гэндальф, — посмотри на свою страну! Вдохни свежего воздуха!

С высокой террасы на холме открывался широкий вид на зеленые степи за рекой, уходящие в серую даль. На западе полнеба закрывали темные тучи; косые полосы дождей, подгоняемые ветром, соединяли небо и землю. Где-то за невидимыми вершинами сверкали молнии. Но ветер изменился, дул уже с севера, а буря, которая двигалась с востока, отступала на юг, к Морю. Сквозь разорванные облака вдруг пробился солнечный луч. Дождь заискрился серебром, река вдали показалась парчовой лентой.

— Уже не так темно, — сказал Феоден.

— Не так темно, — согласился Гэндальф. — И возраст еще не выпил всю силу из твоих рук, как многим хотелось бы думать. Отбрось палку.