Ольга Елисеева - Хозяин Проливов

Этого Асандр вынести уже не мог. Он с ревом кинулся вперед, не особенно соображая, успел Лисимах выставить навстречу свой кинжал или нет. Убьет так убьет! Какая разница? Без Аристея… Удар был настолько сильным, что боль пронзила не только жертву, но и убийцу. Атаман почувствовал, что его ладони, сжимавшие рукоятку меча, уперлись в тело Лисимаха. Он ощутил липкое тепло разгоряченной кожи врага. Клинок вошел на всю длину и, покорежив ребра, торчал из спины тавра.

— Лисимах! — только и мог выдохнуть атаман, потрясенно глядя на друга, который успел прикрыться от его удара лишь ладонью. — Лисимах, я не хотел…

Голова тавра склонялась вперед. Черные спутанные волосы закрывали лицо. Он принял металл на выдохе, и теперь вместе с остатками воздуха из его губ вытекала темной струйкой кровь. Капли падали на палубу, заливая его босые пальцы. Если бы Асандр сейчас выдернул меч, Лисимах скончался бы сразу. Оставить клинок в ране значило продлить агонию. Атаман не знал, как поступить, и когда бывший друг начал оседать на настил, подхватил его под мышки.

— Лисимах… Зачем?

Пепельное лицо тавра повернулось к нему. В нем больше не было злобы.

— Ты не понимаешь… — прошептал он, сам не зная, что повторяет слова Аристея. — Я тебя любил. — Тавр коротко выдохнул и разжал руки, которыми держал Асандра за плечи. — Прости.

Ошеломленный атаман смотрел, как бессильно опустилась назад голова Лисимаха. Он выдернул меч только тогда, когда понял, что лицо тавра застыло и не меняет выражения. Кто из них был мертв? Асандр не сказал бы этого точно. Пошатываясь, он встал. Несколько человек подошли, чтобы скинуть тело Лисимаха за борт. Но атаман помешал, сделав им знак занять свои места у весел. Он сам уберет и омоет друга. И он не отдаст его на корм рыбам. Лисимах заслуживал погребального костра и земляного одеяла не где-нибудь, а на Ахилловом Дромосе. А пока… Пока Асандр отстоял свое право на власть и его слово по-прежнему — закон.

На закате, когда вода казалась расплавленным свинцом, корабли морских псов вышли из залива. Издалека человеческие фигуры на северном мысу выглядели черными точками. Они копошились и передвигались, как муравьи по куче с отбросами. Именно такое сравнение пришло в голову Асандру, когда он, налегая на рулевое весло, разворачивал диеру по ветру.

Слабый бриз не доносил с берега пения костяных флейт, но атаману казалось, что он хорошо слышит плясовые мелодии и голоса крестьян. Праздник шел к концу и к своему неизбежному началу. Вот почему плакали дудки и смеялись люди.

Асандр не знал, видит ли их сейчас пчелиный царь. Или его душа уже слилась с роем? Но надеялся, что белые паруса морских псов поддержат несчастного в последний миг жизни. Хотя его лично вид уплывающей несбывшейся мечты вогнал бы в еще большую тоску.

— Он благодарен тебе, — услышал Асандр мягкий мелодичный голос и обернулся.

Прямо на штевне за его спиной сидел тот самый золотой человек, которого атаман видел в гроте. Теперь он был без мальчика и без арфы, а из-за его плеча торчал лук.

Наверное, вид у Асандра был ошарашенный, потому что Феб рассмеялся и переместился в воздухе прямо на руль. При этом деревянный валик весла даже не прогнулся.

— Теперь ты знаешь, что такое быть царем, — улыбнулся лучник.

— Почему его душа не может последовать за нами? — угрюмо спросил атаман. Сейчас он ненавидел всех богов.

— Потому что это не его душа. — Феб отряхнул руки, с которых на палубу посыпалась золотая пыльца. — Душа Аристея растворилась в рое много лет назад, когда он стал царем. Ты думаешь, что маленький Казик сегодня надел венец? А на самом деле он умер. Весь Великий год лишь его оболочка будет ходить по земле. Ты любил мертвеца.

Асандр потрясенно смотрел перед собой.

— Неужели ничем нельзя помочь? — наконец выговорил он.

— Аристею — нет, — покачал головой Феб. — Тот, чей дух проглочен Трехликой, теряет выбор. — Лучник вздохнул. — Но есть другие. Кто не может отказаться от своего долга. Ты понимаешь, о ком я говорю?

Асандр кивнул. «Мой народ умрет без меня». Голос юного царя пчел звучал у него в ушах, сливаясь со словами, произнесенными куда резче и куда тверже: «Люди ждут моей помощи. Я не могу снять с себя ответственность за них».

— Мои корабли идут к Партениту, — грустно сказал атаман.

— Вот и хорошо. — Над его головой послышался плеск крыльев, и, подняв глаза, Асандр увидел огромную белую птицу, удалявшуюся на юго-восток. Туда же должны были следовать диеры Черного Асандра, если хотели обогнуть полуостров.

Поворачивая корабли в обратный путь, пираты напрасно сожалели о недосягаемой Ольвии. Им не удалось бы высадиться в устье Борисфена. Два дня назад из верховьев реки к городу спустилось кочевье царя Скила, и весь правый берег лимана покрывали скифские кибитки. Сам владыка отправился за стены, а сопровождавшие его охрана и вельможи остались ждать на равнине. Это ожидание, с каждым годом становившееся все длиннее, угнетало их, поскольку никто не знал, чем именно внук богов занимается с эллинскими собаками…

Флейта чирикнула и смолкла. Но в войлочном шатре не стало тише. Собравшиеся уже насосались кислого молока, и пьяный гомон заглушал музыку.

Нагая флейтистка оторвала двойную дудку от губ и бросила по сторонам быстрый настороженный взгляд. В окружении подгулявших скифов кто чувствует себя в безопасности?

— Так это тебя мой отец называет Колоксай? — раздался за ее плечом резкий голос. Мужчина явно старался справиться с хмельной хрипотцой, но это ему не удавалось.

Девушка обернулась. Прямо на нее остановившимися красными глазами смотрел царевич Аданфарс, старший сын Скила.

— Отвечай, сука! — Он оттолкнул от себя рабыню-тавриянку и похлопал по колену.

Флейтистка правильно поняла его жест. Она отложила инструмент и, осторожно ступая босыми ногами между разбитых чаш, перебралась к Аданфарсу.

— Тебя зовут Солнышко? — повторил он.

— Да, мой господин. — Ее руки послушно легли ему на плечи. — Вашему отцу угодно было так меня называть.

Царевич снова прищурился. Хмель мешал ему хорошенько рассмотреть девушку.

— А сама ты как себя называешь?

— Как угодно господину.

— Хитрая стерва!

В ответ на брань она только рассмеялась и еще ниже наклонила голову. Наконец Аданфарс смог ее разглядеть. Действительно Колоксай! Рыжая, как солнце. Высветлила себе волосы пеплом, чтоб больше походить на этих скотов с побережья! Вот ведь сука! Несмотря на широкие скулы, в ней явно текла их кровь. Даже под загаром кожа казалась слишком светлой для степнячки. И что его отец находит в этих белоглазых шлюхах? Аданфарс выругался.

Он, как и триста всадников свиты Скила, не одобрял частых поездок царя к грекам. Разве дело торговать с ними? И говорят, и живут по-собачьи! Поднять на мечи и растрясти мошну — в руках окажется в десять раз больше сокровищ! Но нет, Скил считал иначе. Лет десять назад он впервые пригнал в Ольвию табун лошадей, потом хлеб, взятый в набегах у людей из верховьев Борисфена. И поехало… Дважды в год царь наведывался к грекам, свел знакомство с купцами и даже — об этом шептались с особым неодобрением — женился на дочери одного из них, купил дом.