Ольга Елисеева - Хозяин Проливов

Иногда он привозил скот, иногда зерно, а случалось, грубо обработанные золотые украшения и посуду — телегами. Где он их брал? Не ее дело. Она и так знала. Волки, степные волки! Как объяснить ему, что ей противно даже примерять эти побрякушки? Обидится. Ведь их женщины носят. И рады. Благодарны. Несмотря на кровь. Гордятся сыновьями и супругами.

Как случилось, что ее мужем стал зверь?

Стратоника растерла пальцами щеки и затеплила глиняную лампу-лодочку. Кровать не была узкой, но Скил спал, свесившись чрез край, запрокинув голову и громко храпя широко открытым ртом. Опять набрался! Сколько раз учила его разбавлять вино. Объясняла, что одна часть к четырем. Не понимает. Почему скифы ни в чем не знают меры? Не чувствуют, где надо остановиться? У эллинов это в крови. Ее народ специально выдумал оргии, чтоб позволить себе расслабиться. Слава Дионису! А эти… Она обошла кровать, подхватила Скила под мышки и с трудом уложила поровнее.

Да, ему нравилась эллинская жизнь. Но он начал перенимать в ней далеко не лучшее. Вино и пьяные скачки по холмам! Упаси ее боги дурно говорить о Дионисе и его жрицах. Стратоника и сама плясала с менадами, опоясав бедра леопардовой шкурой. Она сама надела на голову Скилу первый венок из белого винограда. Сама в неистовстве страсти предложила себя бородатому чужеземцу на плоском камне с гермой Диониса в головах. С тех пор утекло много воды, но царь варваров не оставил свою зеленоглазую менаду…

Ее дети Левкотея и Анахарсис спали тут же в маленьких ореховых кроватках у стены. Она всегда следила за ними сама и не считала нужным удалять малышей из покоев даже во время приездов отца. Они так редко видели его. Пусть знают, как он любит их мать и что вскоре — Стратоника погладила себя по заметно округлившемуся животу — у них появится братик или сестренка. Еще один Скилид, сын Скила. Еще один полузаконный царевич волчьей степной крови.

Все, довольно. Стратоника плюнула на пальцы и затушила фитилек. Ночь не была спокойной, хотя муж дрых как убитый. От его храпа сотрясалась вся спальня. В наступившей тишине женщина лежала, откинув легкое льняное одеяло и обмахиваясь краем туники. И в это время в тугой влажной духоте ей почудились тяжелые шаги по лестнице. Вот еще. Еще.

Во дворе звякнула цепь. Тявкнула и почему-то тут же умолкла собака. Стукнули дверные кольца.

— Скил! Скил! — Стратоника затрясла мужа за плечо. Но тот лишь пробормотал что-то невнятное.

Половица скрипнула у самой двери. В панике женщина схватилась за ручку акинака, лежавшего в головах царя. Она и не знала, какое оружие тяжелое! Ей казалось, что выдернуть его из деревянных ножен ничего не стоит.

— Скил!!! — снова истошно закричала Стратоника. Бронза клинка показалась на свет, но поднять оружие бедняжка так и не смогла — непривычная тяжесть вывернула ей запястье. — Скил! Милый!

Он наконец проснулся, очумело таращась по сторонам. Таким она его и увидела в последнюю секунду жизни. Рыжая борода торчком, красные слипающиеся глаза, руки, беспомощно шарящие по постели в поисках акинака.

Сильный толчок в спину переломил женщине хребет. Аданфарс бил ребром ладони, как бьют скифы, врываясь в поселки колонистов. На всем скаку, голой рукой, по спине убегающего безоружного человека. Стратоника поняла, что ей сломали позвоночник, когда почувствовала, как мокры ее ноги. Дети! Она не могла даже поползти к ним!

Один из вошедших скифов оказался за спиной царя и накинул ему на шею ременную петлю. Стратоника еще видела, как душили Скила, а когда он упал навзничь на смятую кровать, кинулись на него и связали. Они не посмели убить царя здесь же, в его доме, посреди города. Скил хрипел и изрыгал проклятия. Его подняли на ноги и повели из спальни.

А царевич подобрал с полу акинак, выроненный Стратоникой, и пошел к кроваткам у стены, где, вцепившись друг в друга, ревели дети Скила. Он отшвырнул девочку на пол к неподвижно лежавшей матери, а мальчика взял за ноги, размахнулся и шарахнул головой об стену.

Стоявшая в дверях Колоксай поморщилась.

Царю заткнули рот, накинули на голову мешок и вывели из дома. Отряд удачно миновал стражу на улицах и выбрался из города чрез пролом в стене у старого порта. Там из лимана прибыла вода, намыв высокий ил, который зализал укрепления. Теперь перелезть через них не стоило большого труда.

Бородатые воины спешили, толкая перед собой Скила, которого каждый из них давно перестал считать царем. Теперь Колоксай скользила позади отряда, а не указывала путь. Она старалась вести себя как можно тише, незаметнее, и если удастся, раствориться во тьме узких улочек. Но Аданфарс то и дело бросал на нее через плечо злые тревожные взгляды.

Выбравшись в степь, скифы пошли спокойнее. Они перестали пинать Скила в спину и сняли с головы мешок, но не вытащили кляп изо рта. Теперь царь мог свободно дышать, но слушать его обвинения в предательстве никто не хотел.

В отдалении, на левом берегу Борисфена маячили зольные курганы, куда скифы из разных кочевий свозили в горшках золу из родных очагов. Они посвящались богине Табити. В них никто не спал вечным сном, не лежали сокровища, но на их вершинах воздвигали каменных баб с чашами в руках. Сюда привезли Скила. Его поставили перед камнем на колени и, так и не развязав рта, накинули на шею тетивы двух луков. Двое скифов встали по бокам царя, взялись за деревяшки и по знаку Аданфарса резко дернули на себя. Срезанная, как бритвой, голова Скила со стуком упала на землю. Новый царь положил ее к ногам подательницы вечной жизни. Тело прежнего владыки спихнули вниз, и оно покатилось с откоса.

Вытирая окровавленные ладони о штаны, Аданфарс сошел с холма. Его плотным кольцом окружали вельможи. Воины теснились, стараясь пробиться поближе к царю. Казалось, с того момента, когда он пил в шатре, прошла целая вечность. Где эта проклятая флейтистка? Самое время выбросить и ее мясо на корм волкам!

Но Колоксай словно растворилась в предрассветной темноте. Она досмотрела действо до конца, а потом вскочила в седло первой попавшейся лошади и дала ей пятками по ребрам. Впервые за последние два года она чувствовала себя достойно. Арета совершила свою месть. Не так, как с Гекатеем. Сейчас у нее не дрожали руки, не текли по щекам слезы. Может быть, она чересчур сильно дергала уздечку. Но и только.

Несведущие люди полагают, будто киклопы — народец одноглазых великанов, ничего не умеющих, кроме как кидаться камнями в проплывающих путешественников. Это мнение распространилось даже среди богов, ведь крошки-рудокопы редко покидают недра горы Мосихл на Лемносе, где помогают Гефесту ковать для Зевса громы и молнии.