Катерина Шишканова - Призрачная

— Вообще-то Антоний не всегда такой весёлый, — сказала она, — и я советую его тебе не злить — как-то раз видела, как он заломал медведя-шатуна, до этого расправившегося с тремя нашими стражниками и их лошадьми. Он вообще за своих обожаемых скакунов любому пасть порвёт. Поэтому они с Велой и сошлись — она не вмешивается в его интересы, он — в её.

Ещё у моей постели постоянно обретались девочка-подросток, отбитая самим графом у селян с низины в позапрошлом году (народ решил, что кто-то глазит их скот и мигом нашёл козу отпущения) — немая после пережитых побоев. Настоящего имени девчонки не знал никто и поначалу её звали "эй, девка!", потом "эй" убрали и смягчили клич, и вот уже год она не отзывалась ни на что, кроме Девы. Время от времени забегала сдобная толстушка — главная повариха баба Хвеня — неопределённого возраста и характера: иногда она была просто сахарным леденцом, который так и просился в рот, иногда ледяной сосулькой, а иногда отравленным печатным пряником. Характер её менялся подобно ветру. Однажды она назвала меня ласточкой и нежно погладила горячую голову, посочувствовала мне и удалилась, а спустя полчаса чуть не выбила дверь ногой, грязно выругалась, увидела меня и тут же заклеймила дармоедкой, лентяйкой и почему-то косорукой крокодилой. Отдельного внимания заслуживала огромная кошка-альбинос, напугавшая меня в первый вечер, когда я пришла в себя. Эта зверюга была вовсе не кошкой. Насколько я поняла, она жила здесь с основания "Призрачной" и, возможно, являлась её сторожем — особой разновидностью призраков, призванных оберегать замки. Во всяком случае упоминания о ней имелись в самых первых летописных свитках. Альбина обожала поспать, поточить когти и пораздражать меня своим мурлыканьем. Почему-то именно мою персону она избрала объектом своей пылающей страсти, денно и нощно оберегая мой покой (и добивая мои нервы), лёжа у камина. Ещё мелькали две служанки Минора и ВерСника — сенные девки, призванные обслуживать внутренние покои, но жили они в соседнем селе и в замке появлялись лишь по воскресеньям. С ними я никогда не заговаривала — уж больно неприступно выглядели вздёрнутые носы, накрохмаленые переднички и метёлочки для пыли в наманикюреных ручках. Их вообще мало кто любил, двух задавак и недотрог. Всех остальных я не знала — только слышала звуки их голосов, когда прислуга собиралась на кухне во время обеда или ужина.

Целый месяц я валялась в кровати, стоически снося издевательства лекаря и Велы, когда те сговорившись пичкали меня всякой гадостью, отгороженная от всего мира дубовой дверью. Иногда я ловила себя на том, что находясь в полном одиночестве и тишине — особенно в бессонные ночи — я начинала разговаривать сама с собой или спящей Альбиной. Я рассказывала ей про свою любимую дворняжку Рябку, погибшую под колёсами телеги или прирученного однажды голубя, которому потом свернули шею мальчишки, отобравшие его у меня… Когда я понимала, что бормочу, видения десятилетней давности развеивались и я опять забывала свои детские переживания, наполняясь новыми — взрослыми и куда более серьёзными. Меня постоянно преследовал страх, что до "Призрачной" однажды добегут слухи о неудавшейся расправе жителей Приграничья над молодой неопытной ведьмой, сумевшей вырваться и скорей всего окончившей жизнь в лесу, а я не буду в состоянии удрать отсюда. С другой стороны, вроде бы Деву тоже подозревали в чём-то подобном, однако же граф всё же забрал её… Терзания не давали мне покоя и силы мои всё никак не желали возвращаться. Наконец Климент не выдержал и наказал Веле отпаивать меня валерианой или мятой.

Когда я пошла на поправку и начала интересоваться окружающим миром, из меня тут же клещами стали вытягивать моё прошлое. Я призналась, что уже семнадцать лет меня зовут Марыля, полное имя Марыля-Сильтер Сиэльтелер, что я круглая сирота, что живу, то есть жила, с той стороны леса в пограничной зоне, что дом мой сгорел и вообще мне некуда податься. На вопрос, как же я оказалась в лесу, соврала, что меня понёс конь и я заблудилась. Несколько дней блуждала по лесу, пока не встретила теней, которые мою лошадь и оприходовали, после чего я столь удачно наткнулась на… Я так и не запомнила имя моего спасителя — Вета назвала его однажды, но быстро и проглотив окончание, потому что сама не была уверена в правильности этого варианта. У графа он числился дворским — управляющим его хозяйством, сбором налогов и исполнением судебных приговоров. В начале зимы он обычно отсутствовал, отправляясь пополнять казну графа и вершить справедливый суд. С дрожью в коленках и благоговением в голосе она поведала, что его тут все побаиваются. Все, кроме господина, разумеется. С ним они лучшие друзья.

— Хоть и была у них какая-то тёмная история почти двадцать лет назад, — неожиданно брякнула она.

— Какая? — вяло поинтересовалась я, раздумывая тем временем, куда бы вылить осточертевший куриный бульон. Из-под кровати кто-то осторожно ткнулся мне в ладонь мокрым носом и пощекотал дыханием — Альбинка под прикрытием длинных одеял решила помочь мне в борьбе за правду.

— А что-то произошло у них с женой графа. Но всё это слухи и вообще ничего не подтвердилось.

— У графа есть жена?

— Была семнадцать лет назад, — глазки Веты заблестели — она просто обожала всё неизвестное и покрытое слоем пыли и времени. — Они с графом прожили вместе что-то около месяца, а потом однажды ночью она просто исчезла. Из нынешних слуг её почти никто не помнит, но если захочешь узнать, как выглядела — у нас в гостиной висит её поясной портрет. Господину он чем-то дорог: бывает, вылакает за раз бутылку креплёного зелёного вина, притащится в гостиную к потухшему камину и сидит, часами любуется на жёнушку.

— Кажется, она тебе не сильно нравится, — заметила я.

Вета зевнула, попутно смахнув со стоящего рядом стола тарелку. Жалобно тренькнул дорогой фарфор, встретившись с полом. Девушки поспешно зашуршала веником, сметая в угол бренные останки.

— Сказывают, она не просто так сбежала: любовника имела, вот он её и подговорил.

Я усмехнулась:

— Да у вас здесь жизнь просто кипит!

— Кипела когда-то, — сурово оборвала наши посиделки вошедшая Вела. Заметив подозрительно чопорную сестричку, торопливо принимающую достойную позу на скамейке, она подозрительно сощурилась, но смолчала. Кинула косой взгляд на стоящую на полу вылизанную до блеска миску, привычно нахмурилась. Альбинка ощутимо завозилась под кроватью, чуя хозяйский гнев. — Я смотрю, ты уже убираешь за собой, Марыля, — недобро прищурилась она.

Я нахально подтвердила. Поджав губы, Авелия кряхтя подняла миску, взмахом ладони предубеждая попытку сестры ей помочь, и выкатилась из комнаты. Маревый знак бледно-вишнёвого цвета проследовал за ней. Я задумчиво смотрела ей вслед, не зная, как помочь, но сидеть и ничего не делать не могла.