Сергей Сергеев - Антимир

— На вечеринке встречался с бывшей своей девушкой и её теперешним мужем. Полный отстой, как говорит современная молодёжь.

— Что-то у тебя одно нехорошее льётся из уст? Не так приняли тебя?

— Представляешь, меня тут все считали шизиком.

— Обо мне здесь тоже не лестно отзываются, значит, повод даём для этого. Однако о своих сельчанах мнения я не меняю, как были они моими земляками, так и остались.

— Ну, я — это не ты, потому со своим мнением волен делать то, что захочется. Они меня — шизиком, а я их — придурками.

— Око за око, значит. Хорошо, если так, но ты можешь и дальше пойти.

— Прекрати фантазировать, я с браслетом почти не занимаюсь, отдыхаю от всего. В настоящий момент ты мне не даёшь спать, сама наверняка выспалась.

— Когда займёмся телепатическим обменом?

— Не знаю. Как настроение будет.

— Да, ты помнишь, я сегодня возвращаюсь домой.

— Помню, ну и что?

— А когда ждать тебя?

— Не знаю, я пока ещё не решил.

— Так решай поскорей.

— Хорошо, решу поскорей. Маш, я спать хочу.

— Ну, ладно, целую, пока.

— Пока.

Она сложила телефон и поняла, что с ней говорил совершенно другой человек, не тот Виктор, который, казалось ей, влюбился в неё на втором курсе. Но и это не главное, а то, что это дежа вю, и если раньше когда он был чуждый и без памяти, теплилась надежда, что всё вернётся вместе с памятью, то теперь уже нет никакой надежды.

"Странно, почему я вляпалась в такую историю, — стала она размышлять, прижав телефон к губам и начав им непроизвольно, но мягко постукивать, — в чём превратность судьбы? Нет, скорее, где и когда?"

"Ведь моё "Я" объективно не исследует всё моё предыдущее существование, нужен взгляд со стороны, — продолжала она уже анализировать, — как у Хрусталёва, увидеть себя саму со стороны. Почему физика? Почему?!"

Послышались шаги, пискнула дверь, и в комнату вошла мать. Мария поднялась на локте над подушкой и повернулась в сторону двери.

— Я пришла посмотреть, спишь ли? А нет, так вставай, завтрак на столе.

— Сейчас встаю. Мам, ты не помнишь школьного учителя по физике, который на квартире у бабы Нюры стоял?

— Припоминаю, в армию его потом забрали, полгода хозяйке писал, всё спрашивал как там в школе.

— Ты помнишь его фамилию?

— Я хоть и была в родительском комитете, но, сколько времени уже прошло, так что, ни как звали, ни фамилии уже не помню. Да и спросить-то не у кого, бабу Нюру уже лет пять назад, как схоронили.

— Звали его Сергей Александрович, а учителей по фамилии я плохо запоминала.

— Зачем он тебе сдался?

— Да так, школа вспомнилась, и он неожиданно, а вот фамилию вспомнить не смогла.

— Ну и бог с ним, иди завтракать.

— Иду.

После завтрака, прихватив браслет и сказав матери, что пойдёт, прогуляется перед отъездом по деревне, Мария вышла через калитку на улицу. Однако очутившись впервые за время приезда за порогом дома, она слегка растерялась. Стоя спиной к своему забору посмотрела налево — никого, посмотрела направо — ни одной живой души. Деревня словно вымерла, дома выглядели заброшенными, даже если и в них жили люди. Сады и приусадебные участки были неухоженными и заросли отростками, даже уличная дорога казалась неезженой.

Пруд, находившийся рядом через дорогу, и тот потерял прежний вид: измельчал, частично высох и зарос по округе кустарником, в народе называемым веником. На его мутной глади возилось небольшое количество уток и гусей. Раньше, как помнилось Маше, он был раза в три больше, и всё его зеркало было покрыто белыми фигурками водоплавающих, которые постоянно издавали живительный гам: кряканье и перекличка селезней, порхание крыльев и просто шумная возня в прибрежной тине.

"И куда тут теперь гулять, — сама себя спросила она, — поздороваться даже не с кем".

Но сделав над собой усилие, она пошла вправо по улице. С этой стороны соседское поместье было уже давно заброшено, старики померли в ту пору, когда Мария ещё ходила в школу, а их дети, живущие в городах, перестали посещать отчий дом последние лет десять. Всё заросло бурьяном, американкой, отростками деревьев. Фруктовые насаждения в основном высохли, но так как опиливать сушняк некому, стояли тут и там обвитые диким виноградом и хмелем, как вешалки для вьющихся растений.

Она прошла дальше, пруд закончился, начиналась плотина, а за ней Маринкина роща. Место, где они, поблизости живущие ребятишки, любили играть весной и летом, а называлось оно так из-за небольшого садика бабы Маринки, примыкающего со стороны улицы к роще. Этот садик имел искусственное ограждение с трёх сторон, а с четвёртой отделялся непролазным ивняком. Почва была слегка заболочена, вода постоянно просачивалась под прудовую плотину, и какие только саженцы бабка Маринка не высаживала, проходило год-два, и они засыхали. В саду был колодец с журавлём, которым хозяйка постоянно пользовалась, и росла луговая трава, которую она косила на сено два-три раза за лето.

Через дорогу было её поместье. Двор весь зарос бурьяном, от дома лишь остался фундамент. За фундаментом ещё просматривались глиняные стены надворной постройки и далее основной сад — сплошные непролазные джунгли, по окончании которых гумно бабы Маришки.

Мария закрыла веки и постаралась вспомнить, как выглядел домик бабы Марины. Стоял тот не как все дома в селе фасадами, а торцом на улицу. Его фасад был обращён во двор, а тыльная сторона в проулок, по которому проходила дорога между гумнами на колхозный двор. Другим концом дорога пересекала улицу и выходила на плотину, а далее уже раздвоенная вдоль садов такими же проулками уходила на соседнюю улицу или, как называли в деревне, тот бок, тот порядок.

Мысль о дороге отвлекла её от домика, и она, открыв глаза, повернулась в сторону плотины, чтобы проверить, что там сталось с дорогой. Дорога в конце плотины лишь поворачивала влево и скрывалась в гуще зарослей клёна, а вот дальнейший её путь проследить из-за зарослей не было возможности.

Мария снова повернулась в сторону дома и закрыла глаза. В её памяти маленький домик с двумя окошками на улицу и глухой стороной в проулок имел очертания, но не имел раскраски. Ей казалось, что он был тёмно-красного цвета, так как был шалёван листовым железом, для покраски которого почти всегда используют такой колер, но откуда-то пробивался зёленый поверх деревянной шалёвки.

Она немного напряглась, веки стали прозрачными, и сквозь них проявился сначала фундамент, а потом и сам дом, только цвет его серый на голубом фоне. Появились люди, странно одетые, кто в непонятную военную форму, а кто в узбекские халаты и тюбетейки. Они сидели кружком вокруг синего костерка, некоторые из них тянули руки к голубому огню. Костёр был разведён почти у тыльной стороны дома, они грелись и пытались что-то готовить в котелке, который нависал над пламенем. Вдруг откуда-то справа энергично возникла фигурка военного, в портупее, с кобурой на боку. Он растолкал сидящих, ударил сапогом по котелку и начал затаптывать ногами костёр. Картина поплыла, зашаталась, изображение затуманилось и исчезло, остались лишь фундамент дома и чащоба за ним.