Сергей Сергеев - Антимир

Мария открыла глаза, изображение приобрело колоритность и реалистичность.

"Кто были эти люди? — задала она сама себе вопрос, — военные, странно одетые. Бабушка что-то рассказывала про войну, про пополнение, которое гнали на фронт через село. Возможно это они".

"Значит, информация привязана к энергетике предметов и сохраняется лишь только вместе с ними, тогда, как и куда записываются временные периоды? Почему я не увидела более поздний, и как проникать в эти периоды? Я так никогда себя в прошлом и не встречу".

Она развернулась и пошла по плотине, где на средине когда-то был спуск на заветную поляну рощи, продолжая рассуждать: "Нет предметов — памятников и нет памяти, простите за тавтологию. Прав Хрусталёв со своей теорией о материальности мысли и памяти, негде аккумулироваться энергии, она куда-то улетучивается, исчезают предметы, связанные с нами по жизни, исчезает и память о нас".

"Можно остаться в памяти, только другого человека, но уже в его интерпретации".

Она по пути осматривала окрестность и делала сравнения с прошлым, с таким, которое хранила её память.

Со стороны пруда на плотине растения так и не прижились, а вот со стороны рощи полная противоположность. В своё время роща была ивовой, с могучими вётлами, серые необъёмные в охвате стволы которых, как дорожные столбы, стояли вдоль плотины и нависали ветками над ней. В примыкающей низине всё забивал уже ивняк, который как ни рубили на хозяйские нужды, всегда снова возрождался.

По весне талые воды переполняли пруд и прорывали плотину в двух местах, в самых её началах, иногда вода текла прямо по улице в направлении другого пруда, который находился метрах в ста от этого и тоже в центре села. Люди старались предотвратить овражное развитие вдоль домов, потому спускали воду на другом конце платины в садах другой улицы, где и образовалась ложбина, по которой, огибая рощу, вода уже широким ручьём текла по лощине и впадала в церковный пруд, прозванный так из-за церкви, стоящей когда-то на его берегу.

Между ложбиной и низиной, захваченной ивняком, располагалась небольшая возвышенность, поляна, открытая только со стороны лощины, вот на этой полянке, всегда сухой по весне любили играть местные ребятишки. В распутицу на деревенских улицах непролазная грязь, а на поляне, имеющей стойкий травяной покрой не разбитый колесами колхозной техники, всегда сухо. Жги костры, благо сушняка было навалом и рядом, от взглядов взрослых закрыты, пекли картошку, жарили сало на ивовых прутьях, играли в мяч, в основном в вышибалы.

Мария хотела посетить полянку и осмотреть знакомые деревья, но картина современности поразила её. Если раньше роща была ивовой, с несколькими вишнёвыми деревьями почти на самой поляне и редким клёном, то теперь она стала кленовой. Роща без вмешательства человека превратилась в чёрт знает что. Могучие вётлы обветшали и частично обломались, уступив место клёну. Тот разросся так, что пройти внутрь поляны было просто невозможно, заросли настолько были плотными, что за ними уже не просматривалось что там в глубине, есть полянка или нет.

Мария остановилась на средине плотины в растерянности и с единственным вопросом: как ей попасть на полянку?

"Испортишь одежду, а колготки уж точно порвёшь, и не известно ещё куда выберешься".

Постояв немного и обдумав, она приняла приемлемое для себя решение. Закрыв глаза, она мысленно стала перемещаться внутрь чащи. Вот закончилось нагромождение из веток и зелени и открылось свободное пространство. Да, скорей всего это и есть поляна. Конечно, её размеры сильно уменьшились из-за подступающих зарослей, а травяной покрой совсем поменялся с лугового на сорняковый: американка, чертополох и камыш заняли всё в округе.

"Так что поиграть здесь теперь уже невозможно", — оценила Маша увиденное.

Она открыла глаза и, постояв немного, развернулась и зашагала в обратном направлении с мыслью, что прогулка оказалась неудачной, и что вместо радостной встречи с детством пришло лишь огорчение.

— Что так быстро нагулялась? — спросила её мать, когда она уже прямиком через двор проследовала в сад.

— Смотреть просто не на что, да и видимо не зачем, — ответила дочь мимоходом.

Сад для неё превратился в своеобразную штаб-квартиру, где можно было посидеть в тени любимых деревьев, где не было так душно и сумрачно, как в доме с закрытыми от солнца на день окнами. Где не работал постоянно телевизор, без которого уже не мог обходиться пенсионер отец, а звуки новостных заставок замещались шелестом листьев под напором ветерка, чириканьем воробья, жужжанием насекомых и прочим природным шумом, который гармонично воспринимался организмом, как естественная среда обитания, и позволял тому отдыхать и работать одновременно.

У Марии ещё со школы осталась привычка, если позволяла погода, готовить все устные уроки в саду. Подготовка к выпускным экзаменам тоже прошла здесь, быстро и успешно. Девчонки удивлялись:

— Маш, поделись секретом, как ты успеваешь выучивать в два раза больше билетов, мы пробовали в своих садах, но у нас всё равно не получается, сад, что ли, твой особенный.

"Да, сад действительно особенный, когда его любишь. Вот только непонятности получаются, любила и люблю природу, а пошла учиться на физика, не на лирика или ботаника, и ещё странно, что и физика нравилась. Парадокс. Теперь уже как физику нужно ответить, где и когда область пространства-времени претерпела разрыв и приобрела иные патологические свойства. Ведь где-то в пространстве записано время, а во времени хранится пространство, одно вытекает из другого и снова в него вливается. Как проникнуть в такую сингулярность, если неземные технические средства возносят к облакам, а сознание тормозит и приземляет. Расширить сознание, освободив от мусорного нагромождения, так как это сделать, если одно вытекает из другого".

Так Маша рассуждала по поводу сада.

Она расположилась в кресле под деревом, отец достал из сарая блок кресел трёхместных откидных, таких же, как в клубе, доставшийся им в наследство от колхозного красного уголка, привезённого на празднование по случаю ухода матери на пенсию. Он остался в вечное пользование потому, что не был вывезен вовремя, а потом и везти стало некуда, так как не стало ни красного уголка, ни самого колхоза, в котором всю жизнь проработали родители.

Она откинулась назад, вытянула ноги и раскинула в стороны руки. Закрыв глаза, она просто хотела уединиться с природой, ни о чём не думать, вдыхать благодатный воздух. В таком положении она пробыла некоторое время, может минуту, а возможно и две, хорошее время не измеряется, нет, она не задремала, просто ушла в себя.

Сначала всё было как всегда, покой, расслабленность, пятна света сквозь закрытые веки, потом появилась мысль, сравнивающая ощущения: "Благодать, как в детстве, а почему как в детстве?"