Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов

— Нет.

В орехово-карих глазах проявилось недоверие.

— Лжете.

Впрочем, произнесено это было слишком бесстрастно, чтобы считаться обвинением: мне предлагали разговор, а не сражение.

— Не лгу. Эррита Фьерде не причинила бы вреда ни мне, ни кому-либо другому.

— А мне показалось, еще немного, и она расцарапает вам лицо, — равнодушно заметил бальга, медленно выливая содержимое ложки обратно в тарелку.

— Как бы то ни было, на площади, перед множеством людей она не стала бы начинать войну первой. Хотя бы потому, что победа над врагом, неспособным оказать сопротивление, не сделала бы ей чести, а похоже, что эррита больше всего гордится именно этим достоинством своего рода.

— Честь… — задумчиво протянул блондин. — И почему все так держатся за эту ничтожную ценность? Ведь без нее жить намного проще. Честь не позволяет слишком многого. Не позволяет достичь того, что тебе…

Он не закончил фразу, но и так было понятно, какое слово должно прозвучать последним.

«Того, что тебе хочется». Именно это ты собирался сказать, парень. Но сам себя оборвал на полуслове, ведь в доме Кавалено запрещено упоминание желаний. Или хотений — их более обыденной формы.

— Вы могли встать на ее сторону.

О, разговор снова вернулся к благороднейшей из благородных, чью армию я уже успешно ослабил на одного бойца.

— Там, на площади.

Да, это был последний шанс. Правда, пришлось бы солгать, а ложь редко приводит к успеху. Да и в любом случае с бальгой я вернее достигну своей цели, чем с эрритой Эвиной, потому что он ловит демонов, а не боготворит. И если хозяйка имения Фьерде в самом деле приютила у себя беглую старуху, я рано или поздно до нее доберусь. Под знаменами блондина. А уж потом…

А что, собственно, делать потом?

— Она не предлагала мне силу.

— Вас остановило только это?

— Не только.

Иакин Кавалено заинтересованно приподнял бровь, ожидая разъяснений.

— Она, наоборот, хотела бы занять немного силы у меня. А я… оказался для этого слишком жадным.

Бальга отпустил ложку в свободное плавание по тарелке.

— Сила у вас будет. Совсем скоро. Уже завтра, если смелость вам не откажет. — Он встал из-за стола. — Мне нужно вернуться к делам. Танна проводит вас в вашу комнату.

Возвращаясь по лабиринту коридоров в каменную спальню, я примерно на половине пути устал молча пялиться в гладко причесанную макушку помощницы верховного бальги и спросил:

— Вы тоже пришли к нему за силой?

Женщина ответила не сразу. Дошла до очередного поворота галереи, остановилась, какое-то время смотрела вперед, потом повернулась, взметнув подолом юбки пыль, и только тогда сказала:

— Сила нужна многим. Но не мне. — Темный взгляд Тайны стал вдруг бездонно глубоким, как будто собирался меня утопить. — И не вам.

Казалось, она заглянула куда-то внутрь меня, бесцеремонно расшвыряла в стороны нагромождение всевозможных мыслей и вытащила на свет только одну. Самую важную.

Это было страшно. Но это была всего лишь очередная атака в уже начавшемся бое, и ее можно было либо отразить, либо пропустить, надеясь, что противник в последний миг промахнется.

— Вы пришли за женщиной.

Я еле сдержал удивление. Она что, в самом деле читает мои мысли? Плохо. Тогда Иакин Навалено уже может знать, зачем я оказался в его доме. А еще хуже, если он все знает, но это никоим образом не заботит верховного бальгу. Это значит, что опасность подступила совсем близко и пора собирать собственную армию.

— Все мужчины так или иначе приходят за женщиной, — добавила Танна, и мне захотелось облегченно выдохнуть.

Так вот она о чем… Слава Божу!

— Только в этом доме вы не найдете то, что ищете.

— Неужели?

Я сделал шаг вперед, приблизившись к женщине в черном платье. Потом шагнул еще. И еще, пока носки моих сапог не зарылись под шелковый подол.

— Неужели в этом доме нет женщин?

Она не смутилась. Не отвела взгляд, сверлящий мои глаза. А я дал волю воображению, представив строгую Танну посреди смятых простыней. Простоволосую, растрепанную, с искусанной, а потому ставшей пунцово-красной нижней губой. Представил капельки испарины на коже, хранящей следы прикосновений сильных рук…

Женщина вдруг задержала дыхание, а потом, словно поперхнувшись воздухом, закашлялась, опустив голову.

— Вам дурно?

— Нет. Мне… Все хорошо. — Она поспешила отвернуться. — Пойдемте, мне тоже нужно исполнять свои обязанности.

Танна быстрым шагом продолжила прерванный путь, а я почему-то вспомнил лицо той дурнушки, что была прислана в Блаженный Дол за жизнью лекарки. Чем-то их взгляды были похожи. Временами. Но та прислуживала одержимой, а эта…

Еще одна недокровка? Наверняка. К бальге должны были примкнуть в первую очередь те, кто питал к демонам врожденную ненависть. Но что же она тогда почувствовала, глядя в мои глаза? Я ведь всего лишь хотел вообразить, какой Танна могла бы быть в постели. Всего лишь…

Хотел. Желал. Вот оно что. Недокровки чувствуют присутствие демона, но это, похоже, только одна сторона правды. Желания они тоже чувствуют, и, должно быть, довольно остро.

— Простите, мне нужно идти. Ваша комната там, в самом конце, — пробормотала помощница бальги и упорхнула прочь, пряча пятна румянца на бледных щеках, а я остался стоять посередине коридора, в который выходили немногочисленные плотно прикрытые двери.

Меня оставили в одиночестве? Странно. Но бродить по дому, пожалуй, не буду, иначе заблужусь в переходах или вызову еще больше подозрений. Просто вернусь к себе, прилягу и попробую вздремнуть, все равно других занятий не предложено, а лишние силы могут потребоваться в любую минуту.

Я медленно двинулся вдоль дверей, слушая шелест собственных шагов, но в него внезапно ворвался посторонний звук, похожий на бульканье воды.

Фонтанчик? Было бы неплохо его найти, потому что обеденная каша все еще царапала горло, а после того как бальга ушел, всем прочим тоже полагалось встать из-за стола, неважно, закончили они трапезу или нет. Правда, на сей раз нас и оставалось всего двое: сестра блондина к обеду почему-то не вышла.

Булькало с правой стороны коридора, из-за двери закрытой, но, к счастью, незапертой и легко поддавшейся толчку. Правда, когда она отворилась, стало ясно, что слух меня обманул: ни о какой воде речи не шло. Разве что только о той, что потихоньку текла из глаз девушки, сидящей на краю постели. Текла бесшумно, в отличие от всхлипов Лус.

— Вас кто-то обидел?

Она подняла взгляд, услышав мой голос:

— Обидел?

— Вы плачете.

Девушка провела кончиками пальцев по щеке, словно желая удостовериться в правдивости моих слов, посмотрела на капельки влаги и кивнула:

— Плачу.

— Вы не обедали. Что-то случилось?