Евгений Лотош - Река меж зеленых холмов

Миззи привычно сосредоточилась, чтобы вынырнуть обратно в настоящий мир — и в этот момент ее ушей коснулся голос.

— Система принудительно реинициализирована по таймеру, — каким-то странным дребезжащим тоном проговорила Бокува. — Выполнена загрузка в автономном режиме. Доступ к Ракуэну запрещен до снятия блокировки супервизором.

Мизза резко обернулась к ней. Разноцветные глаза Бокува слабо засветились и приобрели удивленное выражение. Девочка-кукла медленно подняла руку и уставилась на нее так, словно видела впервые в жизни.

— Мизза, — потерянно спросила она уже нормально, — кто я такая?

Мизза ухватилась за нее обеими руками, зарыла лицо на груди и в голос заревела.

Несколько минут спустя она, немного успокоившись, оторвалась от насквозь промоченной рубашки Бокува и недоверчиво посмотрела на куклу.

— Бокува, ты в самом деле жива? — шмыгая, спросила она. — Ты не умерла? С тобой все в порядке?

— Я чувствую себя как обычно. Только не могу больше строить. Я больше не могу попасть… туда. Мизза, кто я такая?

— Ну… кукла? — неуверенно ответила девочка. — Или нет?

— Кукла — разновидность неодушевленной игрушки, чаще всего не способной к самостоятельным действиям. В реальности она не может летать. Возможностями интерактивного взаимодействия и имитации разумного поведения обладают только человекообразные куклы, управляемые искинами. Мизза, я искин?

— Ты опять странно говоришь, Бокува, — сердито сказала Мизза. — Я не понимаю. А я так волновалась! Мне так грустно и страшно без тебя!

— Плохо. Когда я умру, тебе придется заново привыкать жить без меня. Ты не должна привязываться ко мне так сильно.

— Ты не умрешь! — горячо сказала Мизза. — С тобой все хорошо! Ну и что, что ты не можешь попасть в тот мир?

— Я должна строить. Строительство — смысл моей жизни. Если я не строю, я не могу увидеть отца. Если я не строю, я мертва.

— Но почему?

— Я не знаю. Кто я, Мизза? Почему я помню многие вещи, которых никогда не видела? Почему я знаю то, что не могу знать? Откуда я взялась? Как я попала к тебе? Слишком много вопросов без ответов…

— Если нет ответов, спрашивать не обязательно. Бокува, пожалуйста, давай уйдем отсюда. Мне здесь не нравится!

— Мне тоже. Но мне некуда уходить.

— Почему — некуда? Ко мне домой. Пожалуйста, пойдем.

— Ты не понимаешь. Я не могу уйти к тебе домой. Та кукла, с которой ты играешь — не я. Это всего лишь деревяшка, чтобы тебе проще со мной общаться. Я могу заставить ее двигаться и говорить, но она — не я. Я не могу жить в твоем мире. Мне нужен мой.

— Но… — Миззе снова захотелось расплакаться. — Почему так? Почему? Почему ты не можешь вернуться в свой мир?

— Потому что канал заблокирован. Блокаду может снять только супервизор.

— Кто?!

— Супервизор. Я не знаю, что он такое. Я не знаю, как с ним связаться. Я не знаю, даже что такое я сама! — внезапно яростно крикнула Бокува, и ее глазницы полыхнули желтым огнем. — Я не знаю… Отец… — она замолчала. — Я должна строить, — сказала она после паузы. — Если я не строю, я мертва. Мое существование бессмысленно, и я никогда не увижу отца. Ты была права, а я дура. Я не имела права нападать на свою сестру. Ведь ее тоже сделал мой отец, а если он ее сделал, как я могу ее убить? Я думала, что так правильно, но я дура. Откуда я знаю, что то, что я знаю, правда?

— Бокува… — Мизза осторожно дотронулась до ее рукава. — Не сердись, Бокува. Все исправится. Попытайся вспомнить, кто такой супервизор, ладно? Мы сможем его найти, вот увидишь.

— Я не знаю, Мизза, — пламя в глазах девочки-куклы погасло, и она сама как-то вся погасла и съежилась. — Я пытаюсь вспомнить, но… Саматта Касарий.

— Супервизор — Саматта Касарий? — переспросила Мизза. — Тот, на встречу с которым меня возили?

— Да. Тот, на встречу с которым тебя возили. Он не супервизор, но он может знать. Мне так кажется, но я уже ни в чем не уверена. Он знает многое, что недоступно другим. Если ты еще когда-нибудь его увидишь, спроси. А сейчас уходи. Тебе нельзя здесь долго оставаться.

— Но что станешь делать ты?

— Ждать. Думать. Возможно, я что-нибудь придумаю. Ты уходи и не возвращайся. Если ты встретишь Саматту Касария и узнаешь у него что-нибудь, скажи кукле. Я услышу. И перестань плакать и действовать мне на нервы.

— Бокува!

— Уходи! — крикнула Бокува, и в глаза Миззы ударила слепящая вспышка. И мгновением позже она очнулась в своей кровати, чувствуя, как ее лицо холодят высыхающие слезы.

03.08.858, небодень. Северо-западный Граш, город Тахтахан

Новенькая выглядела странно.

В этот день Суэлла молола зерно во внутреннем дворе возле женского комплекса. Слово "комплекс" отдавалось внутри слабым толчком напоминавшим о старой, навсегда потерянной жизни. Об университете в Тушере, где она закончила четыре курса на металлургическом факультете и уже успела получить предложение остаться при кафедре теоретической металлургии для защиты диссертации — с ненужной, но льстящей самолюбию перспективой в дальнейшем получить право постоянной работы в Княжествах. О веселом женском общежитии, комнату на двоих в котором она предпочла уединению наемной квартиры. О великом будущем, о котором так приятно мечталось перед сном и которое ей больше не грозит… Она не любила слово "комплекс", потому что оно напоминало ей слишком о многом, но охранники иногда использовали его в своей речи, и волей-неволей оно всплывало и в ее мыслях. Комплекс? Ха! Слишком красивое слово для тесных грязных бараков, в которых дома постеснялись бы поселить даже чернорабочих.

Регулярное кровотечение началось у ней накануне, на два дня раньше, чем она высчитывала, и несмотря на боли внизу живота она тихо радовалась — насколько еще была способна на такие эмоции. Она чувствовала, что с каждым днем все больше и больше погружается в апатию. Для нее становилось все равно, сколько мужчин к ней приведут за день и что те с ней сделают. Возможно, скоро она совсем сойдет с ума и тогда наконец-то получит передышку. Вечную передышку. Но пока что она еще воспринимала окружающий мир, а потому радовалась, что еще два-три дня ни один грязный вонючий самец не захочет ее изнасиловать. Извращенцы, любящие переспать с нечистой женщиной, тоже попадались, но, слава Назине, крайне редко. Солнце палило нещадно, поднявшись слишком высоко, чтобы коротенькая тень от стены могла дать хоть какое-то облегчение, но оставаться в общей комнате, заполненной пустой болтовней ожидающих клиента женщин, было выше ее сил. А одинокое ожидание в своей душной тесной каморке еще больше невыносимо. Лучше солнцепек — но под открытым небом. И незачем, чтобы другие заметили, как зерно в ступке распадается в пыль еще до того, как его касается грубый каменный пест. Тогда, пожалуй, ее заставят работать в пять раз больше. А сейчас она может спокойно изображать, что нудно и монотонно работает.