О. Шеремет - Время надеяться

ДАРМ'РИСС

— Извините… простите, — буркнул демон, пробираясь между людьми. Добрался до темного переулка.

— Ну, юный Кенррет, понравилось?

Я молчал, продолжая безуспешные попытки вернуть себе контроль над телом.

— Разжалобил ты меня, — Скупщик утер несуществующую слезу. — Ладно, так и быть, прощу тебе эту плату. То есть не прощу, кончено — хе-хе, как я мог такое сказать? Перепишу на более поздний счет. А сейчас — помогу… выполню твой приказ.

Выполнишь? Что ты сделаешь? Ты… вернешь её?

— Даже не спросишь, что потребую взамен?

Мне всё равно. Большая часть моего и без того ущербного сознания отключилась, чтобы не вспоминать то, что случилось на площади.

А у вас на глазах когда-нибудь сжигали… сестру? Подругу?..

— Отдам твою силу — попользоваться. Ты ведь хочешь спасти эту девочку? Ну вот. Поиграешь со своим любимым Хроносом. Вернешься на час назад, раскидаешь инквизиторов как котят, откроешь для магички портал. Она меня не интересует — с сосудом Хаоса связываться себе дороже. Понятно?

Давай.

Я ожил. Даже не хочу думать, что за подвох демон приготовил на этот раз… Точнее — надеюсь, что единственный подвох — плата.

Снова ощутил себя восхитительно живым — напряг мышцы, вдохнул поглубже. Игры со временем опасны даже для Архимагов, а уж изменять что либо в прошлом, значит, обречь себя на проклятие и смерть.

Я усмехнулся. Дарм'рисс Кенррет проклят уже так давно, что это уже не пугает. А смерть, если не ошибаюсь, меня ждет сразу после того, как я помогу Лаэли.

Лаэли. Встряхнулся, прогоняя из мыслей образ девушки — сейчас это будет меня только отвлекать от ритуала.

Свободная, темная сила хлынула в меня, заполнив до отказа — спасибо Скупщику. И вот, океан времени раскрылся навстречу — опасный, своевольный, враждебный. Но опытному пловцу нечего боятся…

Ровно час назад, тот же самый закоулок. Скупщик пропал, но не стоит надеяться, что надолго. На площади уже установили столб, складывают хворост. Я машинально накинул на себя Мантию Отвлечения, скользнул в сторону городского Собора. Из грешницы, из ведьмы инквизиторы сначала выжмут всё. Что только возможно, в этом я не сомневаюсь.

На ступеньках Собора я развеял Мантию. Если кто-то встретится по дороге, ему же хуже… Впрочем, ведьму, кажется, никто не охранял.

Ах, нет, охранял. Молоденький монашек выскочил из-за угла, раскрыл рот в беззвучном крике — да так и упал: голова откатилась в сторону, глаза невидяще уставились в потолок. Кровь хлынула из перерезанной верным клинком артерии — я не отодвинулся, задумчиво смотрел на алые пятна, расползающиеся по моей одежде. Мы так бездумно проливаем эту драгоценную жидкость.

Но мне его не жаль. Боле того — я не прочь встретить еще парочку инквизиторов.

Тогда я понял значение слова "ненависть" — раньше этого не было, о нет. Была холодная расчетливая ярость или бурный гнев. Но ненависть… такая удушающая, дурманная, звериная, холодная, ядовитая… нет, её не описать. Но приятно было чувствовать хотя бы это — подозреваю, спустя какое-то время я перестану ощущать что-либо вообще.

Не заметил, как ускорил шаг — едва успел затормозить, когда услышал разговор. Голоса были знакомы: один — слишком знаком. Лаэли и Хоуп — в небольшой молельне. Дверь открыта, поэтому я слышу каждое слово.

— Лаэли, почему ты не хочешь покаяться?

— Мне не в чем каяться, Хоуп, — устало и грустно. — Почему ты мне не веришь?

— Отец Настоятель сказал, что ты ведьма, — уверенно, торжественно.

Тишина. Рукоять Раока холодила ладонь, но я не спешил.

— Хоуп… я не хочу умирать. Помоги мне.

— Нет, — шорох платья. — Это ты меня привела в монастырь, вернула веру в милосердного Бога. Ия говорю. Тебе, Лаэли, для твоего же блага — грех ведовства должен быть искуплен грехом. Я сама принесу первый факел — всё ради твоего блага.

Монахиня с клеймом прелюбодейки вышла из молельни, высоко подняв равнодушную голову.

— Прости им, ибо не ведают… — и вздох. У меня сжалось сердце — не знаю, что было больнее: давешний крик или эти отчаянные слова.

Унял биение глупой птицы в груди, вошел в молельню; едва на наступил на край балахона сидящей на полу узницы. Остановился. Жива… как будто до последней секунды боялся, что ошибся с Хроносом и перенес себя не туда.

— Дар? Наконец-то, — расслабилась, туго стянутые веревками руки обмякли. Я увидел — нет, понял — что она дрожит. Мелко, от пережитого страха.

Молча разрезал путы. Она ничего не сказал о пятнах на одежде, лишь спросила, не ранен ли я.

— Нет. А ты?

Как глупо. Никому не пришло в голову заговорить о том, что важнее всего — о Зеркалах.

— Я знала, что ты успеешь, — слабо улыбнулась, перекинула растрепанную косу через плечо. — И обязательно что-нибудь придумаешь.

Я нервно кивнул — как хорошо, что ты никогда не узнаешь, что я не успел.

ЛАЭЛИ

— Что это? — резко спросил Дар. Его голос был каким-то жестким, стянутым. Неужто волновался, статуй ты мой черномраморный.

Я была занята оттиранием засохшей крови с лица — еще в монастыре, когда меня швырнули в келью… нет, нет, не хочу вспоминать.

— Где? А, ты об этом.

Дроу со страхом — мне показалось — и еще каким-то странным, холодным чувством, прикоснулся кончиками пальцев к рубахе грешницы, прилипшей на спине, пропитанной сукровицей и — немного — кровью.

— Группа четвертая, резус отрицательный. Клеймо это… — я нервно рассмеялась. — Буква "М". Маг. Представляешь, как… как корову.

— Они пытали тебя? — всё так же жестко. Пугает. Может, на него так Зеркало повлияло?

— Что с тобой, Дар?

— Ответь.

— Н-нет. От меня даже признания не потребовали.

— Но почему тебя обвинили в ведовстве?

— Потому что.

Вот этого ты не узнаешь ни-ког-да. И я забуду, забуду о искаженных чертах лица Настоятеля. Об этом взгляде — да, спасибо Сессен, я знаю, что значат расширенные зрачки, скорое тяжелое дыхание у мужчины. Но священник!..

Даже для магички это чересчур. Стоило сыграть влюбленную дурочку — и я получила всю нужную информацию. Да, стрелы Амура не пригодились. "Любовь" не имеет ничего общего в простой похотью… Но игра зашла слишком далеко. И вот — на выбор: смерть на костре по обвинению в колдовстве или… бррр!

Я как-то сразу прониклась сочувствием к Эсмеральде. А Дарм'рисс кто — Феб? Нет, Феб — это Алхаст. Бог солнца. Дроу, похоже, досталась роль Квазимодо…

Вот такими хитрыми путями я пришла к хорошему настроению.

— Больно? — опять нежное касание.

— Ты не заболел? — хмыкнула, смерила друга взглядом. — Или надумал сам похоронить себя в монастыре и заглаживаешь грехи передо мной?

Губы темного эльфа дрогнули, словно он хотел что-то сказать, но передумал.