Феликс Крес - Страж неприступных гор

Раладан знал как.

— Я не хочу, чтобы распался мир, — добавила Ридарета. — Мне он не нравится, но другого у меня нет. Я поступила назло Риолате. Тот глупец, которого я приказала запинать Неллсу… Но ведь я тебе еще не говорила! — вспомнила она. — Ты ведь уже наверняка знаешь, что я поймала посланника? Неллс запинал его до смерти. В общем, эта баба в мужской шкуре издевалась надо мной и спрашивала, в самом ли деле я справляюсь с Риолатой. Тра-ля-ля. Дурак.

— Погоди. Про посланника я знаю. Это потом.

Он немного подумал.

— Ты так смеялась, как будто…

— Как будто, — кивнула она.

Раладан не закончил фразу.

— Не скажешь почему?

— Могу сказать. Все это было смешно. Потому я и смеялась.

— Считаешь, это нормально?

— Да. А ты как считаешь? Как, по-твоему, выглядят мои ссоры с той сукой? — неожиданно резко спросила она. — Что ты вообще обо мне знаешь?

— Тебя не было целую неделю. Ты забрала трех матросов и раненую предводительницу солдат, которых…

— Делару, — рассеянно прервала она его.

— Та девушка — Делара?

— Я узнала ее, и… Не могу объяснить. С Полосами Шерни получается так, что если что-то знаешь… значит, знаешь. Можешь гадать сколько угодно, но когда о чем-то узнаешь, то сразу получаешь все.

— То есть что? — тяжело проговорил Раладан, поскольку беседами о Шерни он был уже сыт по горло, но вместе с тем знал, что разговор этот нужно закончить.

Она задумалась, потом сказала, помолчав:

— Смотри. Как если бы ты держал в руке связку ключей от какой-то двери, а я бы угадывала и говорила, например: «Этот?» На такое угадывание Шернь отвечает: «Может, и этот». Даже если укажешь правильный. Шерни известно, когда ты знаешь, а когда только угадываешь. Пока угадываешь, ключа не получишь. Но если ты точно знаешь который, то Шернь сразу тебе его дает. И дверь открыта.

Нечто подобное говорила недавно Кеса: «Я не могу догадываться, я должна знать. Догадки не вынуждают Шернь дать мне ответ…»

— Я узнала Делару, — продолжала Ридарета, — и сразу же открылась дверь. Та сука — тоже кусок Шерни… или символ куска, неважно. Порой мне удается что-то у нее вырвать, сказать «знаю!», и ей сразу приходится дать мне все. Это только вещь, Раладан. Она не мыслит. Мыслю я. За нее и за себя. Даже если мне порой и не хватает ума, я все равно в тысячу раз умнее любой вещи. Когда-то мы были глупые! — ни с того ни с сего добавила она. — Я и мои дочки. Мы вообще не умели этим управлять… Ты знаешь, что они могли знать все то же, что и я? Ведь до того, как я их родила, в нас сидела одна и та же сука… Впрочем, сука тоже не могла в нас устроиться, ей было неудобно. Она даже боялась делиться дальше, на следующих сучек.

— Погоди… Невозможно говорить обо всем сразу. Так та командующая дартанскими солдатами — точно Делара?

— Да. Я ее спасла. Думала, не сумею… Сука настолько разъярилась, что начала меня кусать.

— Ты спасла Делару? Каким образом? Так же, как когда-то того ребенка на рынке?

Несколько лет назад трехлетний малыш выпал из окна на улицу. Подобных случаев бывало много — но не каждый ребенок, за которым не уследили, приземлялся с разбитой головой у ног агарской княжны. Казалось, что со Слепой Риди случился припадок безумия. Она забрала ребенка во дворец, силой вырвав его у матери. Только Раладан видел, как… она передавала ему собственное дыхание, так, по крайней мере, это выглядело. Но при этом она испытывала неземные муки, так как заключенные в ней силы красной драгоценности сопротивлялись, не давая вырвать из них часть их сущности. Мальчик выжил, хотя не имел на то права.

«Никому ни слова… — сказала она тогда сквозь слезы, все еще скорчившись на полу. — Я не могу спасать каждого… Отдай ребенка матери. И разори эту бабу, прикажи забрать у нее все, до последнего медяка… Скажи, что столько стоило лекарство, которое ты полностью израсходовал. Пусть научится следить за своими детьми. У нее настоящие дети… а она позволяет им вываливаться из окон».

— Ее ты тоже так спасла? — повторил вопрос Раладан.

— Иначе, — помедлив, ответила она. — Мне что было, кормить символ Ферена чистой силой Рубина? Я придумала кое-что другое, но не скажу тебе что.

— Почему?

— Потому что это смешно и глупо.

— Так же как хихиканье без причины?

— Ну ладно, я наблевала на нее и кормила грудью… Устраивает?

Он наклонил голову, и она догадалась, о чем он подумал.

— Я вовсе не сошла с ума и ничего не выдумываю. Я вырвала у суки то, что было нужно, перемешала и… и наблевала чем-то серым, не знаю чем. Я залепила этим раны, и они начали заживать. А кормить я могу до сих пор, хочешь попробовать, точно ли это молоко? Потому что мне кажется — не совсем, у него несколько иной вкус, или… не знаю. Оно странное.

Сунув руку под рубашку, она достала грудь и ловко сдавила пальцами. Он увидел в воздухе тонкую, как волос, струйку, а затем тянущуюся вдоль стола змейку капелек. Она надавила еще раз и вопросительно посмотрела на него.

— Гм? — пробормотала она.

— Вижу.

— Сцедить еще?

— Я же сказал: вижу.

— То есть я не сошла с ума, — подытожила она, странно задумавшись и стряхивая с пальцев бело-желтую каплю, а затем неуклюже запихивая тяжелую грудь, которая никак не хотела лезть обратно под остатки рубашки, а тем более под тряпку, но в конце концов влезла. — Сука может вылечить любые раны, не только мои. Мои ей… приходится лечить. А другие не хочет. Сейчас мне было не так больно, поскольку я ничего от Рубина не отрывала, лишь немного его попинала. Я приготовила… ну, такие эликсиры, как в сказке. Но когда пытаешься заставить суку сделать что-то, не нужное ей самой…

Неожиданно она замолчала, встала, обошла стол кругом и села на другой стул. Откинувшись и опершись на стену, она положила ноги на стол и скрестила руки на груди.

— В чем дело? — спросил Раладан.

Последовавший ответ наверняка показался бы покойному Брорроку неприличным.

— Ну, так в чем дело? — повторил он.

— Ни в чем. Ведь я много раз хотела тебе обо всем этом рассказать, а ты все время меня избегаешь. Что ты вообще обо мне знаешь? — повторила она. — Да ничего. О том, что я ношу в себе Рубин? Даже Мевев знает больше тебя. То ты мне говоришь: «Хочу наконец понять, что с тобой происходит, Риди», то кричишь на меня, что я могла бы сдержаться и не делать при тебе того или иного. Так, как сейчас. Я достаю грудь и показываю тебе… настоящие чудеса, которые сама не вполне понимаю, а ты чуть ли не возмущаешься. Ты что, дитя малое? Я тебе для забавы это показываю? Забаву я себе устрою со своими парнями, а от тебя жду чего-то другого. Совета. Ибо похоже на то, что я ношу в груди эликсир здоровья, может, теперь он всегда будет при мне, и что? Глупо и смешно, знаю. Но для тебя из этого ничего не следует? — спрашивала она. — Ибо для глупой Риди следует лишь то, что раз после этого выздоровела смертельно раненная воительница, то, может, и впрямь стоит выдоить меня, как корову, и отвезти несколько жбанов на Агары, для каких-нибудь маленьких дохляков, которым не поможет ни один медик и ни одна бабка-знахарка. Пусть несколько настоящих, живых ребятишек еще побегут собирать землянику… Но ты можешь самое большее сказать: «Я видел, хватит, убери!» Чего ты, собственно, хочешь? Мне все тебе подробно объяснять или нет?