Далия Трускиновская - Домовые

Тут Халява схлопотала-таки прямо в глотку прочный кляп. Но, кажется, того даже не заметила.

— Куда ее девать? — спросил Якушка.

— Сперва подождем, — распорядился Лукьян Пафнутьевич.

Ждали минут десять. Немые судороги Халявы делались все отчаяннее.

— А ну как из всемирного центра ей на помощь прилетят? — осторожненько спросил Якушка.

— Прилетят — пусть сами и вызволяют. Ну-ка, откидывай крышку!

— И точно — уменьшается! Теперь она уже с меня ростом будет! воскликнула Матрена Даниловна.

— А ты помолчи. Если чего — не видела, не слышала, не знаю.

Якушка уже лез на унитаз — откидывать мягкую крышку, Матренушка, поняв, что в одиночку он этой громадины не осилит, полезла следом, помогать. Потом они сверху спустили веревку, и Лукьян Пафнутьевич надел петлю на талию Халяве.

Якушка забрался на бачок и в нужную минуту всем весом прыгнул на кнопку.

— Ахти мне, веревка! — вскрикнула Матренушка. — Веревку упустили!

— Ну и шут с ней, — проворчал Лукьян Пафнутьевич. — Полезли вниз, чего тут торчать. Закрывай крышку, Якушка. А ты, дура, смотри мне! Проболтаешься подружкам — без косы останешься.

— Это ты мне грозишься? — удивилась Матренушка. — Я же его научила, как Халяву избыть, и он же на меня лается! Слышал, Якушка?

— Слышал, — подтвердил подручный.

— Ты дома своего защитить не умел? Ты от Халявы в петлю лезть собрался? Ты потом, как побитый пес, по углам жался? А теперь осмелел? Грозишься? Матрена Даниловна уперлась руками в бока. — Хватит!

— Нишкни! — вдруг приказал супруг. — Что-то наши там расшумелись…

Домовые тихонько выбрались из ванной и вдоль стеночки поспешили в гостиную.

— И сколько же он тут будет обитать? А? — спрашивал хозяин у Анечки. Ест, пьет, посуды за собой не помоет! К экзаменам, говоришь, готовится? Я сейчас заглянул, хотел его учебники посмотреть! Это, Анька, не учебники! По ним еще при Хрущеве арифметику проходили!

— Говоришь, на складе пахал как лошадь? Я сегодня на этом складе была — так заодно и про него спросила, — сообщила хозяйка. — Лишний раз пальцем не пошевелил! И не сам ушел — а уволили! За патологическое безделье! Так и в трудовую книжку директор хотел записать — жаль, отговорили!

— Да я же вижу, вижу! И вот, смотрите, что я у него нашла! Я вам говорить не хотела! Все равно — смотрите! — это уже был Анечкин голос.

Матрена Даниловна поняла — сработали крошечные дамские трусики. А может, помада, которой была тщательно вымазана рубашка.

— Опомнились, — удовлетворенно сказал Лукьян Пафнутьевич.

— Проснулись, — добавил Якушка. — Вот теперь заживем!

— Акимку, подлеца, выпорю, — пообещал Лукьян Пафнутьевич. — А тебе за верность будет награда.

— Да я не за награду… — смутился подручный и стал озираться в поисках Матрены Даниловны. Все-таки это она вытащила супруга с антресолей, где он от бессильной злости совсем поселился, она немало потрудилась для избавления от Халявы.

Но не было нигде Матренушки — и сообразительный подручный понял, куда она поспешила.

Но говорить об этом законному супругу не стал. Порядочность — она и у домовых порядочность, другой покамест не придумано.

Евсей Карпович с нетерпением ждал результатов своей затеи.

Первой прибежала Матренушка — сказала, что дармоедовы вещи уложены в сумку, а сумка выставлена на лестницу. Потом пришел Дениска.

— Посмотреть бы хоть, ради кого старался! — с такими словами он шлепнулся на диван. — Красавица, красавица, а может, я ради какой-то уродины полночи этого дурака по лесу гонял!

— Дураку полезно, — поучительно произнес Евсей Карпович. — Теперь и будет Халяву с небес вымаливать — а второй ему уже не полагается.

— Ты уверен, дедушка?

— Ну… не совсем… Но хотелось бы верить.

— Ничего! Я туда заглядывать буду! Придумаю, как тебя с нашей Анечкой познакомить! — пообещала из стенного шкафа Матренушка. — Ты мне, Дениска, полюбился. А коли кто домовым полюбится — тому будет удача. И не какая-нибудь халявная, а самая настоящая! Евсей Карпович, ступай сюда, держи простынку за края, натягивай!

Она впервые стелила в новом своем жилище настоящую, правильную двуспальную постель.

У всякого домового — своя придурь.

Есть такие, что хлеба не едят, им пирожок подавай, сыр, сливки. Есть противники молочной пищи. Есть любители начищать чугунные сковородки, которых под угрозой смерти не заставишь прикоснуться к сковородке с тефлоновым покрытием.

А вот у Тимофея Игнатьевича придурь была совсем прискорбная — он жениться не хотел.

Собственно, немало домовых так и живут старыми холостяками, не слишком от этого страдая. Но у них холостячество — или вынужденное, или какое-то случайное — скажем, выпал бедолага из поля зрения окрестных свах.

Некоторые подолгу не женятся от гордости — я, дескать, самое исправное хозяйство в городе веду, мне и супругу нужно под стать. Но и на них порой находится управа. Попадаются, хоть и очень редко, нытики, с которыми уважающей себя домовихе лучше не связываться. Попадаются склочники, которых все обходят за три версты. И те, и другие не прочь жениться, но ничего в себе менять не желают — так и остаются одиночками.

А Тимофей Игнатьевич испытывал дикое, невероятное предубеждение к законному браку. Ему почему-то казалось, что лучше удавиться.

И сложилось же так, что, переехав с хозяевами на новое местожительство, он заполучил в соседи домового дедушку Ферапонта Киприановича с супругой Степанидой Прокопьевной и тремя дочками на выданье!

С девицами была та беда, что целых трое народилось, и родители не могли дать всем сразу достойного приданого. Поэтому, да еще потому, что дом на самой окраине, дальше — только лес и поля, свахи не часто заглядывали в семейство Ферапонта Киприановича. А что нужно всякой домовихе? Хорошо выйти замуж, в крепкое хозяйство.

Вот старшая, Маремьяна Ферапонтовна, и сообразила — такое добро зря пропадает!

Неопытная девка даже не задала себе вопроса: почему в таких почтенных годах Тимофей Игнатьевич все еще холост? Она как-то со старшими наведалась к нему в гости, оценила угощение, порядок в хозяйстве, разнообразные имущества домового, и поняла, что вот здесь бы охотно жила и младенцев плодила.

У домовых насчет девок строго, иной жених невесту впервые только за свадебным столом и увидит, и потому собственных любовных приворотов домовихи почитай что не имеют, а знают человеческие. Приходится порой хозяек выручать, ну так и застревают в памяти всякие приемчики. Маремьяна Ферапонтовна подольстилась к старым домовихам и неприметненько выведала тайные способы привлечения мужского внимания.

Она и талой водой с серебра умывалась, и зазыв на печной дым делала (печки в доме не случилось, но у соседей завелся камин), и над сушеным яблоком колдовала. Уж что подействовало — теперь не понять, но как-то забежала она к Тимофею Игнатьевичу по хозяйственной надобности — да тут его и подбила на грех. Стали встречаться.