Людмила Ардова - Путь бесчестья

Я окликнул трактирщика.

— Дай нам какой-нибудь горячий пресс, подсушить одну бумагу.

— У нас есть чугунный утюг, — гордо объявил он.

— Утюг нам подойдет!

Итак, мы разгладили горячим утюгом нашу грамоту, и она приняла более-менее подходящий вид. Расплывшиеся знаки можно было прочесть.

В ней говорилось, что мы монахи Каральского монастыря, ездили на три года служить при дворе короля Ликасии.

— Те, кто стоят на воротах вряд ли помнят всех в лицо. Мы проскочим ворота, а там уже…пойдем искать книгу Звезды и Розы.

— Все у тебя очень просто, Задира, в твоем плане.

— Простота — это признак гениальности, — важно изрек он.

— Чего? — я удивленно поднял брови, и он смутился, — сообразив, что сказал глупость на грани парадокса.

— Нам придется познать: во что же верят люди в этой благословенной стране.

— Люди везде и всегда верят в то, во что им хочется, — усмехнулся Задира.

Подтянув подпругу у лошади, он взгромоздился на нее и гордо посмотрел вдаль. Перед нами простиралась ровная дорога в Каральский монастырь.

— Да вы становитесь философом, мой друг! Я в полном восхищении от вашего глубокомысленного замечания.

Мы, не спеша, тронулись, мирно покачиваясь в седлах и настроившись на разные размышления о смысле нашей бренной жизни. Было солнечно, и после сытного обеда нас слегка разморило: дул теплый летний ветер, летали бабочки и жужжали мухи.

Каральский монастырь расположился на одном из древнейших торговых путей, связывающих с десяток государств. Нередко он служил укрытием для многих — иногда сам был предметом вожделений. Одолеть его мощные стены так никто и не смог.

Но недостижимость желаемого и отсутствие здравого смысла никогда не становилась препятствием на пути у людей упрямых и предприимчивых, поэтому попытки время от времени повторялись. И все-таки, Каральский монастырь дожил до нашего посещения в прежнем виде и к вечеру мы смогли увидеть его остроконечные крыши. Нашим взорам предстал большой холм на огромных просторах Нижней равнины.

— Все эти земли — собственность монастыря.

— А монахи хорошо устроились, — заметил Задира.

— Иногда полезно бывает вести праведную жизнь.

Во взгляде моего друга я заметил подозрительную задумчивость.

— И опять же, режим питания регулярный, — проронил он.

То, что мы увидели, миновав стены, походило на небольшой, хорошо укрепленный город.

Два огромных храма, три часовни, множество алтарных, 16 мастерских, 24 склада, а также скотный двор, маслобойня, огород, десяток колодцев, больница, приют для немощных и приют для сирот. Внутренние стены скрывали нечто тайное от людских глаз и то, чем бы мы хотели завладеть.

— Нам не удастся похитить книгу, прикидываясь лошадью или вороной, — тихо сказал я Задире, — чтобы найти ее потребуется время.

Действовать изначально тайком у нас бы не получилось. Нашу грамотку изъяли, а нас, чуть ли не под конвоем, проводили к помощнику настоятеля.

— Кто такие?

— Вот, — стражник отдал им грамоту.

— Чушь! Где вы это взяли?

— Подобрали на дороге, — быстро вывернулся я, чувствуя, что наш первоначальный план терпит провал.

— А вам-то, что нужно в Каральском монастыре.

— Мы бы хотели стать монахами, — вдруг ляпнул я.

Задира удивленно на меня посмотрел.

— Монахами, значит? Ладно, следуйте за мной.

Роскошные сводчатые залы, огромная библиотека, куда впускали только посвященных. Мы бы потерялись в лабиринте коридоров. Но тот, кто вел нас, не позволил нам сбиться с пути.

Нас допустили к настоятелю. Это был человек преклонных лет, но не древний старик, а вполне дееспособный и с ясным рассудком мужчина, с проницательным, слишком проницательным, умным, когда-то красивым лицом. Его звали отец Ксенофонтус. Имя было пока его единственным очевидным недостатком. Другие — еще предстояло обнаружить.

— Итак, молодые люди, зачем пожаловали?

— Хотим приобщиться к вере, так сказать, проникнуться благодатью.

— Благодать вам не жар от печки, — съязвил он, — чтобы стать монахом Каральского монастыря, надо пройти суровый путь испытаний. Начать с самого низа, уничтожая все низменные страсти своей души в тяжелом труде, непрестанных молитвах и самопожертвовании. Вы действительно готовы к этому?

— Иначе нас не было бы здесь, — сказал я.

— Вам труднее всего будет расстаться с вашей гордыней, — сказал мне настоятель, — уж простите меня, но за долгие годы я научился читать в душах людей.

— А вот вы, — обратился он к Задире, — связаны самыми низменными страстями. Вам года покажется мало, чтобы перебороть себя. Три года в качестве послушника — таков мой срок вашего испытания. Если за это время вы не сбежите отсюда, значит, за вас еще можно бороться.

— Три года! — возмутился Задира, когда мы остались одни.

Нас отвели к братьям Вампусу и Агнитусу. Лица их во всем соответствовали неприличным, на мой взгляд, именам.

— Это старшие братья, ваши духовные поводыри, их во всем слушаться и все задания испоооолнять! — скомандовал наш проводник, помощник настоятеля, дядька с круглым, вроде тыквы, животом и толстыми как колбаса губами.

Нам дали имена — Асфельдус — это "прекрасное" имя досталось мне, а Задиру нарекли Хипиарием. Все-таки, в именах есть какая-то магия. Задира мгновенно преобразился, бросив на меня взгляд человека идущего ко дну, сделался другим, словно квашеная капуста вместо окорока: стал, как Хипиарий, одним словом.

Все наши вещи велели сдать на склад, отобрали даже драконий зуб и мой пояс.

— Амулеты в священном месте вам ни к чему! Но вот амулет-болтун дозволяется оставить, без него не поймете нашего языка.

Так началась наша жизнь в монастыре. Никогда не думал, что нам придется столкнуться с такими трудностями.

Нам поручили самую черную, самую тяжелую работу! Все самые неподъемные грузы сваливались на наши спины, мы работали на огороде и скотном дворе, а, сколько кадок воды мы перетаскали — все колодцы мира должны были высохнуть.

Задира стонал и ругался, но к цели мы так и не приблизились. Я все больше превращался в Асфельдуса, а наш Хипиарий, вообще, стал конченым человеком.

Распорядок в монастыре был столь жестким, что мы практически не могли оставаться вне поля зрения весь день. Начинался он с пяти утра и заканчивался за полночь.

А ночью…за день мы так уставали, что ночь казалась нам долгожданным спасением. Кроме тяжелой работы нас еще изматывали молитвами. И от монотонного бубнения братьев я начал тихо сходить с ума. В этом месте спасительным средством от помешательства могли стать женщины, карты и вино. Много женщин и много вина!

Этот адский круг, в который мы попали было не разорвать. Но мы надеялись, что когда он прервется, мы сможем пользоваться большей свободой — вот тогда у нас есть шанс найти то, что требовалось. Но время шло, а ничего не менялось. Полгода такой жизни укрепили наши мышцы, но никак не дух. Он завял, как листва поздней осенью.