Ника Созонова - Затерянные в сентябре

— А может, я потерял его давным-давно? А маска настолько прилипла, что стала второй кожей, и отрывать ее больно.

— Вскрывать нарыв тоже больно — но необходимо, чтобы очистить кровь.

— Твоя логика безупречна, Синяя Бялка, кроме одного маленького нюанса: я здоров.

— Может быть, да, а может, и нет. Но это мы обязательно проверим.

— Это можно воспринимать как вызов?

Она не ответила, лишь пожала плечами и отошла.

— Милая, — бабушка Длора перехватила ее за руку, — скажи, в посмертии, или, как ты его называешь, в вечном сентябре ночь-то бывает?

— Честно говоря, я сама не знаю. Но думаю, если хорошенько позвать, она придет.

— Ну-ну. Давайте, как в детском саду, дружно водить хоровод вокруг елочки и звать Дедушку Мороза, — хмуро ухмыльнулся Антон.

Но им не пришлось водить хороводы вокруг малахитовой чаши или египетского саркофага. Питер услышал их, и когда они, нагулявшись по залам и анфиладам, вышли из дверей дворца — в лица им бросилась ночь. Вязкая, густая — таких в этом северном городе никогда не бывало, да и быть не могло. Фонари не горели, зато луна и звезды были такими близкими и светили так ярко, что была видна каждая трещина на мостовой, каждый лист на дереве. В воздухе царили запахи душистого табака и корицы.

Они брели вдоль Дворцовой набережной. Говорить никому не хотелось, и даже Лапуфка приутих, проникшись торжественностью окружающего. Мосты были разведены. Нева казалась подвижным черным зеркалом. Над ее медлительной водой парили три ангела — золотой, бронзовый и серебряный. Сорвавшиеся со своих обычных мест: Петропавловского шпиля, Александровской колонны и купола Церкви Екатерины Великомученицы. Ночь пела под их тяжелыми поблескивающими крыльями, а семеро людей (или уже не людей?) заворожено не сводили с них глаз.

И опустился золотой ангел на парапет рядом с ними. Вблизи он был огромен. Очи были пристальны, а детское лицо печально. Он протянул руку Синей Бялке, но она покачала головой и прошептала:

— Я сама, я должна научиться сама.

И тогда он подхватил бабушку Длору, сухонькую и легкую, как перо, и взмыл с нею в ночное небо. И бронзовый ангел с лицом царя Александра, сделавшегося святым старцем, коснулся ступнями асфальта и оторвался от него с Эммой на руках. А к плечу серебряного, почерневшего от времени и от невзгод, выпавших на долю города, прижался щекой Лапуфка.

И каждому из вознесенных снился свой сон — высоко-высоко, где звезды цеплялись за одежду, а отраженный свет луны согревал лицо.

— Пойдем!

Волк устремил на Бялку, тронувшую его за локоть, расширившиеся зрачки: в них был звон металлических перьев и бархат черного неба. Но постепенно взор его стал осмысленным, и в радужках отразилась ее синева.

— Извини. Конечно пойдем, красавица, только куда? И почему прямо сейчас — может, стоит подождать, пока закончится это волшебство?

— Это волшебство будет с нами еще очень долго, а вот мне нужна помощь прямо сейчас, пока я решилась.

— Хорошо, пойдем, — он с сожалением обернулся на небесную мистерию и дал девушке увлечь себя.

- 'Мир лишь луч от лика друга, все иное — тень его', - ни с того ни с сего пробормотал Волк, когда они торопливо шагали, шурша листьями, по скверику у Адмиралтейства.

— Чье это?

— Не помню. Прочитал когда-то, и застряло в памяти, а сейчас вдруг выплыло.

— К месту, но не совсем — как почти все, что ты обычно говоришь или делаешь.

— Ты вещаешь так наставительно, словно учительница младших классов, и так веско, будто знаешь меня много лет.

— Не лет, а тысячелетий, — поправила она, рассмеявшись тихо и таинственно. — Знать-то знаю, а вот помнить — не помню. Но абсолютно уверена, что ты нередко говоришь глупости.

— Странная ты. Маленькая и большая, сумасшедшая и мудрая.

— У тебя еще будет возможность разобраться в том, какая я. А сейчас мы почти пришли! — Они стояли рядом с громадой Исаакия. — Нам ведь на самый верх.

— Тебя не пугает слишком большое количество ступенек?

— Нет. Меня пугаешь ты и твой взгляд.

Они взбирались долго — не на туристский балкончик, вьющийся вокруг основания купола, а на маленький, венчающий купол. Наверху не было того ощущения, как на набережной, что небо совсем близко. Звезды и луна застыли далеко и высоко. И город был далеко — только в глубине, словно на дне пропасти, темный и призрачный, без единого фонаря или горящего окошка. Царь Петр казался игрушечным — оловянным солдатиком с задорно вскинутой ручкой. На крупе его вздыбленной лошадки поблескивала искра луны. Воздух был разрежен, он пах ледяными вершинами и козьим молоком. И еще был сильный ветер — Бялка ежилась под его холодными порывами, а густая грива на голове встала дыбом.

— Ну, почему ты такой?! — она топнула ногой в красном кеде. — Почему ты не хочешь мне хоть чуть-чуть помочь?

Вместо ответа Питер качнул свой гигантский храм, словно дерево, и Бялка едва устояла на ногах — точнее, Волк удержал ее, схватив за плечи.

— По-моему, это недобрый знак. Пора двигать отсюда — наш город явно против твоих экспериментов с полетами.

— Нет-нет. Просто мне нужно преодолеть себя. Ничего ведь не бывает просто так, и Он напоминает мне об этом. Тот дар, что я у него прошу, стоит дорого, а я и так уже выклянчила кучу подарков.

— Каких?

— Тебя, например.

— И сколько я тебе стоил? Сколько он запросил, или что ты должна была сделать?

— Я отдала то, чего у меня больше нет и никогда не будет. Это немалая потеря, но я не жалею. К тому же этот договор был подписан давным-давно, и Питер не имеет к нему отношения. Ну, или почти не имеет. И вообще, хватит болтать! Дай мне сосредоточиться.

Она перегнулась над перилами заграждения и посмотрела вниз. Бялка всегда боялась высоты — панически, до умопомрачения. Площадь с одиноким памятником казалась совсем крохотной. А может, это Он специально исказил пространство?..

— Погоди! Давай лучше будем ходить по земле, а?..

— Ты боишься за меня? Ну, подумай сам: что может со мной случиться в месте, где стоит вечный сентябрь и ангелы парят над водой?

— Я боюсь, что, когда ты ступишь вниз, я проснусь, и все это окажется лишь видением, посетившим меня от усталости и перенапряжения последних дней.

— Тогда ты просто встанешь и благополучно забудешь этот кошмар.

— А я думаю, что встану, пойду и повешусь.

— Не страшись: это не окажется сном. Так просто тебе от меня не отделаться!

— Хорошо, — Волк вздохнул. — Только прежде чем ты прыгнешь, мне нужно кое-что сделать. Не могу же я не поцеловать свою девочку, если есть шанс, что я никогда ее больше не увижу.

— Ты прав, наверное. Хотя нет: ты полностью прав. Это я дурочка!

Поцелуй получился странный: смазанный, совсем не страстный и даже не романтичный. Но все равно оба почувствовали легкий щелчок внутри, как будто встала на место важная деталь в сложном и расстроенном внутреннем механизме.