Ника Созонова - Красная ворона

Но был и огорчительный момент: если я засыпала, не прогоняя их, за ночь гости исчезали сами и больше не возвращались. Как я ни звала, как ни наступала на силуэты тех, кто особенно пришелся по душе, тени оставались плоскими и темными, покорно повторяющими все движения своих хозяев и не реагирующими на мои страстные призывы.

Однажды мне удалось подкараулить маму. Как я уже говорила, мы редко видели родителей — обычно они возвращались домой (из театра, вечеринки, презентации), когда нам с братом полагалось лежать в кроватях. Я подловила ее на пороге гардеробной, где мама прихорашивалась перед визитом в гости. Нарядная, вся в скрипучем шелке и искрящихся драгоценностях, она рассеянно коснулась моего лба губами, бегло поинтересовавшись успехами во французском. А я опустила глаза (ступни были точно в нужном месте) и прошептала волшебные слова. И тут же на паркете затанцевала рябь, и заветная тень, огромная и ценная, как золотая рыба, оказалась в моем полном распоряжении…

Она получилась красивая. Очень. Светло-русые волосы и рыжие смеющиеся глаза. Моя мама — настоящая, тоже была красивой, но не так: черты лица мелкие и правильные, почти нет мимики — чтобы не образовывались морщинки. У мамы-тени правильного в лице было мало, но вся она была такая милая, что хотелось любоваться и любоваться. Ни косметики, ни украшений, простая льняная рубашка с синей вышивкой в виде васильков и джинсы с заплатками и бахромой — но глаз не отвести…

— Здравствуй!..

Выкрикнув это, она со смехом увлекла меня в мою комнату. А там подхватила подмышки и закружила. Легко, играючи, хотя восьмилетняя девочка, хоть и вполне стройненькая, это вам не пушинка. Лишь когда я зацепилась ногой за книжную полку, и она с грохотом рухнула на пол, меня отпустили.

Мельком взглянув на рассыпанные книги, тень мамы бесшабашно махнула рукой.

— Пусть! Им так веселее.

— Книжкам? — уточнила я.

Она кивнула.

— Книжкам-мартышкам! А также девчонкам Иришкам. Спасибо тебе!

— За что?

— За то, что позвала, и мне теперь не придется идти на эту скучнущую вечеринку! — Она поцеловала меня в макушку, и поцелуй, живой и щекочущий, совсем не был похож на дежурный мамин. И еще от нее восхитительно пахло, но не духами или туалетной водой, а медом и сосновыми иголками, и еще пылинками, кружащимися в лучах солнца. — У Изабелки всегда на редкость уныло и чопорно. Все такие важные, надутые — ни одного живого или умного лица! Только и развлечений, что представлять этих лощеных леди и джентльменов внезапно попавшими в густые джунгли, или превратившимися в тех зверей, на которых они похожи.

У меня кружилась голова — но больше от радости, чем от долгого верчения в воздухе.

— А что мы будем делать?

— Мы возьмем папу и пойдем все вместе гулять!

— Папу?.. — Перед глазами встал мой родитель, столь же далекий от меня, как гора Килиманджаро. В данный момент, он, верно, сидит в своем кабинете и читает газету или раскладывает пасьянс на мониторе, ожидая, пока мама наложит последние штрихи перед выходом в свет. — Он не пойдет с нами! — Я твердо покачала головой.

— Глупенькая, мы возьмем не того папу. А такого, как я!

Она подмигнула мне, да так задорно, что я расхохоталась и подмигнула в ответ целых три раза.

— Ну да, какая же я дурочка! Конечно же, мы возьмем не того папу, а твоего!

С семьей и домом, как я уже рассказывала, у меня было далеко не прекрасно. Нет, на посторонний взгляд все отлично: мы с братом одеты-обуты, учимся в лучшей школе плюс репетиторы-гувернантки, игрушки самые новые и дорогие, каникулы то на Канарах, то в Альпах. Но это лишь глянцевая обложка на книжке, где преобладали пустые страницы, изредка заполненные дежурными фразами.

В раннем детстве я особенно остро ощущала эту пустоту и собственную ненужность двум людям, подарившим мне жизнь. В три года у меня появилась привычка подбирать вещи родителей, которые они забывали то тут, то там, и прятать в свой шкафчик. Я даже выделила для них полку. Помню, в этой коллекции были мамины помада и шарфик, папины солнечные очки и запонка. Няня знала о моем тайнике, но воспитательных мер не предпринимала: догадывалась, что невинное воровство проистекает из одиночества. Когда становилось совсем грустно, я доставала какую-нибудь вещичку и разговаривала с ней, словно с живой мамой или живым папой.

Потом я подросла и оставила эту глупую привычку, но сосущее чувство одиночества не проходило. Я страстно завидовала Тинки-Винки: после занятий в школьном вестибюле ее ждала мама, толстая и заботливая, в чьи объятия она неслась с радостным воплем. Меня же встречал неразговорчивый шофер на мерсе цвета мокрого асфальта.

Поэтому несложно представить, что я испытывала рядом с женщиной, которая смотрелась как самая смелая и заветная мечта о маме. От счастья у меня вибрировали кончики волос и ресницы. И еще — переполняла столь мощная и бурливая энергия, что, казалось, могу взлететь и макушкой пробить потолок.

Когда мы проходили мимо комнаты брата — вприпрыжку, держась за руки, как две задушевные подружки, — Рин из нее выходил. Думаю, так получилось не случайно — мой заливистый смех разносился по всему коридору. Столкнувшись с нашей парочкой нос к носу, брат пару мгновений рассматривал мою гостью, затем перевел взгляд на меня и выразительно повертел пальцем у виска.

— Совсем сбрендила!..

Ответить я не успела — развернувшись, он понесся в противоположную от нас сторону.

— А он редкостная бука! — заметила мама в удалявшуюся спину и скорчила забавную рожицу.

Я в ответ фыркнула, но негромко, чтобы Рин, не дай бог, не услышал.

— Но при этом — совершенно необыкновенный! — Она возвела глаза к потолку. — Фантастика! Просто супер. Уродится же такое!…

— Раз в миллион лет! — радостно согласилась я.

Тень папы (я раздобыла ее в прихожей — когда настоящий папа неторопливо облачался в пальто перед зеркалом) оказалась не менее классной: великан под два метра ростом с золотым кольцом в ухе и громоподобным смехом. Он весь зарос курчавой светло-рыжей бородой и смахивал на пирата. Я даже струхнула в первый момент. Но он был такой веселый и добродушный, что мандраж тут же улетучился. Облачен он был в широчайшие атласные штаны алого цвета и безрукавку, расшитую серебром.

— Ну что, мои любимые и золотые, — он обхватил нас с мамой огромными лапищами и плотно прижал к себе и друг к другу, — куда вы хотите, чтобы я повел вас?

— В зоопарк! — Я выпалила, не колеблясь ни секунды. — Я там ни разу еще не была! За все мои девять лет.

— Кошмар! — Мама сочувственно присвистнула. — И я знаю, чем это мотивировалось.

— Мне говорили, что там антисанитария и микробы, и я очень хочу на них посмотреть.