Вера Камша - Яд Минувшего. Часть 1

— В Лэ к Альдо пришел один человек. Он сказал, что вы купили армию Симона Люра и гарнизоны на пути к столице, и потребовал Гальтару.

— Половина сказанного — правда, — желтоватые пальцы потянулись к несуществующей бороде, — половина отмечена ложью. На кого походил говоривший с Первородным? Чьи имена называл?

— В Эпинэ его знали как мэтра Вукрэ из Сабве, он торговал шерстью. Лет пятьдесят, темно-рыжий…

— Я знаю, кто это, — подтвердил Енниоль, — его имя Финахиоль, и смерть его выросла из предательства его. Сын твоего отца стал рукой Кабиоховой, что убирает из корзины гнилые плоды и бросает на дорогу.

— Финахиоля убил не я. — Пусть мэтр Вукрэ пытался обокрасть своих, дело не в нем, а в том, что натворили они с сюзереном. — С Вукрэ вышло случайно. Альдо его толкнул, он упал и разбил голову о камень. Мы не знали, что делать… Убийство посла означает войну, а Симон Люра служил вам. Мы не хотели, чтоб он узнал. С Вукрэ были слуги, мы… я заманил их в лес и велел убить.

— Носил ли один из мертвых отметину на лице? — Рука Енниоля коснулись щеки. — Вот здесь.

— Да, — твердо ответил Робер. — Его убил я, а перед этим спросил имя. Он не ответил.

— Его имя было Варимиоль, — лицо достославного совсем окаменело, — четвертый из сыновей моего отца. Ему доверили то, что не следовало доверять, он же сделал то, что не должен был делать. Финахиоль не более чем мул, везущий на спине кувшины, Варимиоль был погонщиком.

Блистательный снял с совести моей черный камень и возложил на душу светлый. Сын моего отца оплачет брата своего и возблагодарит Кабиоха за то, что не случилось непоправимого. Где остались пришедшие за чужим?

— В овраге, — пробормотал Иноходец, — на краю леса Святой Мартины. Это в старой Эпинэ… Там все… Люди и мулы.

— Так заповедовано, — возвысил голос достославный, — требующий с должника уплаты раньше срока да не обретет места в родовой усыпальнице, а обманом вымогающий чужой долг да ляжет вместе с вьючными животными в неприятном месте. Варимиоль был послан расчистить путь Первородных, но не требовать уплаты.

Так было еще хуже. Неизмеримо хуже, потому что гоганы играли честно, а их обманывали. С самого начала, с того самого разговора в Агарисе, когда сюзерен решил столкнуть достославных с «истинниками» и не платить никому.

— Теперь совесть блистательного спокойна, — Енниоль отвернулся к столу, — и мы можем поднять чаши за встречу и поговорить о главном.

Спокойна?! Понять, что убийство было бессмыслицей, что хватило бы слова «нет», и мальчишка с золотыми глазами остался бы жив? Как же проще жить, не думая, а веря. Для Енниоля убийство соплеменников — воля Кабиохова, возмездие за отступничество, только подлеца подлецом делают не чужие подлости, а свои.

— Вы не понимаете, — с отчаяньем произнес Робер, — вы ничего не понимаете. Альдо не станет исполнять клятву, он не собирался этого делать. Никогда не собирался!

Первый нож вошел в дерево в паре ладоней от клинков Шеманталя, второй просвистел мимо ствола и свалился на подмерзшую землю. Котик с радостным лаем притащил опозорившемуся хозяину его собственность, Марсель потрепал пса по внушительному загривку, велел лечь, чихнул и швырнул в несчастное дерево очередную пару. Правый клинок угодил куда надо, левый, к вящей радости волкодава, снова шлепнулся в кусты.

— Не бывать мне Леворуким, — признался виконт, разглядывая истыканную липу.

Варастийская наука была сложной, но увлекательной, а делать все равно было нечего. «Полномочный представитель Фомы», везший ответ на лестное и щедрое предложение тараканьего Величества, «доберется» до здешних мест в лучшем случае через неделю. Ответ от родителя мог бы прийти и позавчера, но папенька с помощью не спешил, книг в «Красном баране» отродясь не водилось, а чернявая подавальщица, поразившая молодого Шеманталя в сердце и ниже, Марселя не вдохновляла, равно как и ее неразлучная подружка. От безделья виконт обучал ржущих адуанов изящным манерам и терзал старую липу, благо та молчала, а по вечерам писал в Фельп. Утром письма отправлялись в печку, а виконт в обществе Котика и адуанов — в придорожную рощу, махать клинком и метать ножи. Толстеть по здравом размышлении Валме раздумал: Альдо, будь он хоть трижды Раканом, весной сгинет, а от воцарившегося пуза так просто не избавишься.

— Капитан! — завопили сзади. — До вас приехали! Спрашивают!

Котик гавкнул и завилял обрубком хвоста, Марсель оглянулся. На тропинке стоял капрал Жервез и размахивал руками, что твоя мельница.

— Кто приехал? — Виконт взял из собачьей пасти нож. — Откуда?

— Из Валмона, — сообщил капрал, — важные такие, большие, сами не ходют. В вашей спальне расположились, заказали обед. Вас требуют!

— Так я и дам себя съесть, — возмутился Марсель, хватая Котика за ошейник. Пес еще не знал, что за знакомство ему предстояло. Папенька. Собственной персоной. Получил письмо и приехал наставлять.

— Если он привез астры, — объявил Марсель адуану и собаке, — я скормлю их корове.

Капрал открыл рот и чихнул, в ответ пес радостно гавкнул. Еще бы, Котиков родитель интереса к многочисленному потомству не выказывал. Валме пригладил забывшие о куафере патлы и поправил шейный платок. Встречу с неизбежностью оттягивать глупо: неизбежность нужно побыстрей проглотить и зажевать чем-нибудь соленым.

— Вина ему подали? — осведомился виконт, прикидывая, брать собачку с собой или оставить на улице.

— Они с собой привезли, — благоговейно произнес Жервез, — и вино, и пулярок, и голубей в ящиках. И еще сыр в бочонке.

Точно папенька. Когда же старый греховодник последний раз выбирался из дому? Воистину грядет что-то жуткое. Марсель сунул Котика адуану:

— Придержи, а то как бы чувств не лишился.

— Сударь? — не понял капрал, но ошейник ухватил. — Как это?

— От благоговения, — пояснил Марсель, взлетая по лестнице сквозь ширящийся аромат мускатного ореха и майорана. Надо полагать, повар уже приступил к пуляркам.

— Вас ждут, — объявил батюшкин камердинер, распахивая дверь.

— Представьте себе, Дави, — шепнул на ходу Валме, — я так и предполагал.

Папенька возвышался за столом многозначительной горой. По правую руку графа лежал носовой платок размером с небольшую скатерть, к креслу была прислонена до боли знакомая трость с рукоятью в виде головы гончей. Внутри трости находился клинок, о чем знали лишь избранные и покойные.

— Я получил перехваченного вами кобеля, — возвестил родитель, — и остался весьма недоволен. Неудачная порода, мерзкая стать, отвратительное воспитание и дурные привычки. Вы были совершенно правы, отсылать подобное животное великому герцогу Ургота — верх неприличия.