Юлия Фирсанова - Освободительная кО/Ампания

— А все начиналось с бесед с самобранкой! — с наигранным возмущением охотно подхватил приколист Рэнд, вольготно развалясь в кресле, — я ведь предупреждал, девочки, разбалуете вы их! Если так и дальше пойдет, скоро ни присесть, ни прилечь нельзя будет, без разрешения мебели!

Лаворий провел посетителей (Гилад естественно потянулся следом) в другую комнату. Только переступив ее порог, гости поняли, что оказались в самой настоящей зале. Высоченные своды потолка терялись где-то вверху, под ногами блистал узорчатый паркет, выложенный символами данов, а вся правая половина стены башни представляла собой сплошное окно, через разноцветный витраж которого струился свет, заливая единственный предмет мебели — высокий трехногий табурет, на котором прямо и очень строго восседала маленькая, худенькая фигурка. Казалось, старушка парит или плывет в лучезарном свете заходящего солнца.

Миниатюрная бабуся в просторном белом одеянии, скрадывающем ее сверхъестественную худобу, с явным усилием приподняла веки и обвела компанию взглядом бледно-голубых, выцветших глаз, разомкнула бескровные губы и молвила:

— Да осияет вас Лучезарный Свет, назвавшиеся Посланцами Совета Богов. С какими вестями прибыли вы Твердыню Зад Си Дан?

Элька ожидала, что услышит шепот, но голос Высокого Табурета был тверд и звучен. С неожиданной болью, девушка поняла, что слышит то немногое, что еще осталось прежним в некогда сильной и могущественной женщине, душа которой упорно цеплялась за немощную плоть и заставляла ее жить силой своего несгибаемого духа. Впрочем, плоти сохранилось настолько мало, что даже будь у знаменитого табурета подпилены не одна, как предлагала Элька, а все три ножки, старушка все равно с легкостью усидела бы на нем.

— Да продлятся дни твои в свете, дан Дравелия, — с легким, но очень изящным поклоном, отозвался Лукас, не употребляя титула старушки и не представляясь сам. — Мы прибыли в ответ на зов вашего мира. В Твердыню же привело нас несколько дел. Позволь представить тебе того, благодаря чьим талантам мы прибыли сюда столь стремительно — трогга Лумала, чей народ заново открыл людям тайны Старых Путей и готов стать проводниками по таинственным тропам — великому творению данов прошлого.

Лумал прижал уши к голове и неловко поклонился Высокому Табурету, стеснительно засопев и отирая вспотевшие ладони о штаны. Трогг так разволновался, что не смог сказать ни словечка.

— Мы рады приветствовать трогга Лумала в стенах Твердыни, — провозгласила старая женщина. На лице ее двигались только губы, и Эльке показалось, что она прилагает неимоверные усилия, чтобы не шевельнуть более не единой частью своего тела.

— Польза от обретения старого знания безмерна! Мы полагаем, что Твердыни было бы нелишне бессрочно нанять всех проводников-троггов. Если не мы, то кто? — прошелестев юбкой, подтвердила Минтана, выступая вперед.

— От Луговины Эда до Гулина он провел нас менее чем за пятнадцать минут, — поддержал свою колдунью Нал.

— С вашим проводником побеседуют Столпы, — быстро, не разводя допросов или придворных реверансов, решила Высокий Табурет, чуть приподнимая руку. Может, бабка и была стара, но мозги у нее пока работали просто отлично, как и предсказывала Минтана. А если колдунья была права и Дравелия сейчас находилась под действием какого-то дурманного зелья, то ее способностью рассуждать можно было только восхищаться.

Лаворий, не дожидаясь иного приказания, подошел к Лумалу и кивком головы предложил ему следовать за ней.

— Так же столкнулись мы с Черной Братией, что силой темных чар пыталась управлять птицами над Гулином, — торжественно продолжил маг. — И заклятье, будучи разрушено, по сотворившим его удар нанесло, вороньим рассудком их награждая. В затворенном амбаре пребывают черные даны, и ключ к их темнице передан мною дан Минтане, дабы могли вы по своему разумению виновным назначить кару.

— Дан Минтана Старшему Защитнику и дану Кинту ключ передайте и сведения те, что потребны для доставки преступников, — снова распорядилась Высокий Табурет.

Гилад нехотя кивнул. Еще более неохотно, понимая, что именно здесь и сейчас будет твориться все самое интересное, но отстоять интересы Твердыни в сделке с троггом и рассказать об амбаре с "птичками" и передать мелок-ключ в надежные руки защитников не менее важно, ушла Минтана. Впрочем, Нал — острые глаза и чуткие уши своей спутницы — остался.

— Но главная причина для нашего визита иная, — вновь вступил Лукас, дождавшись, пока Гилад и Минтана удалятся.

— Лукас, подожди, — позвала, резко выдохнув, Мирей, прогоняя с лица выражение неизбывной муки, и встала. — Не мучайте ее разговором, пожалуйста. Старая женщина очень больна. Ей ужасно тяжело даже просто сидеть, не то, что говорить, слушать и принимать решения. Жутчайшая головная боль. Я ощущаю ее токи отсюда и больше не могу смотреть! Необходимо облегчить страдания!

— А как же темная скверна этого мира, Мири? Ты сможешь? — сочувственно спросила Элька, прекрасно знающая самоотверженность подруги и ее готовность забыть себя ради других.

— Я должна, или не смогу более зваться жрицей Ирилии, — очень упрямо заявила эльфийка, ибо под ее внешней хрупкостью таился воистину стальной стержень. И Елена поняла, что даже Гал, Рэнд, Макс и Лукас вместе взятые не смогут сейчас удержать целительницу в доме.

— Пусть идет, — воин мгновенно встал на сторону жрицы, которой двигал долг.

Обмен репликами занял не более нескольких секунд, и пауза даже не стала слишком заметной, поэтому маг с привычным искусством повернул течение своей речи в нужное русло:

— Впрочем, прежде чем заговорить об этой причине, — молвил хитроумный Лукас, театрально поведя в сторону дланью, — я попросил бы прибыть сюда еще одну Посланницу Богов — целительницу и жрицу Ирилии, ибо она явственно чувствует, что в этой зале находится та, кто неотложно нуждается в ее помощи.

Мирей вспорхнула в залу на вершине башни Твердыни. Девушка из дивных эльфов пришла в мир, погруженный во мглу, и Елена в тот же миг не только поняла разумом, но и поверила, убедилась душой в правдивости слов подруги об осквернении Алторана. Едва эльфийка появилась перед друзьями и незнакомцами, в зале словно стало значительно светлее, будто ясный огонь ее чистой души разогнал наслоения мрака, сквозь которые даже свет солнца казался каким-то тусклым и слабым, но привычные ко всему люди не могли этого заметить.

Вот так, в ореоле света, с мягкой заботливой, полной сострадания улыбкой на губах, Мирей приблизилась к старой женщине на Высоком Табурете. Положив обе тонкие руки ей на плечи, попросила, изливая на дан Дравелию свет янтарных глаз: