Виктор Ночкин - Могила повелителя

В тесном дворике Лидвих спешился и передал поводья пожилому конюху, изборожденное морщинами лицо старика показалось рыцарю знакомым.

— С приездом, молодой господин, — конюх с натугой поклонился.

Лидвих попытался улыбнуться и хлопнул старика по спине. Когда юный отпрыск лорда Тьмы покидал замок, конюх был, что называется, мужчиной в соку — румяным крепышом. Лидвих вспомнил: его в детстве всегда удивлял здоровый цвет лица этого слуги. Большинство обитателей Хон-Лажваша были бледными, у некоторых кожа имела даже зеленоватый оттенок — под стать стенам родного города.

— Батюшке доложат о вашем прибытии, мой господин. Прошу вас, ступайте в дом.

Дом. Это мрачное сооружение — родной дом. Лидвих кивнул конюху и направился к крыльцу. Слуги — большей частью, старики, такие же, как и тот, во дворе, встречали поклонами. Некоторых Лидвих узнавал, других припомнить не мог. Старцы важно приветствовали молодого рыцаря, величали полным титулом и указывали дорогу.

Моровая Язва ждал сына в библиотеке. Лидвих помнил, что отец любил проводить досуг там и до расставания, поэтому в библиотеке всегда было зябко, хотя постоянно топился камин. И — запах. Странный отталкивающий запах, неизменно сопровождавший Лорда, где бы тот ни появился. Лидвих вошел и сделал глубокий вдох — его не пугал неприятный запах, напротив — это было воспоминание о детстве, доброе воспоминание. Вокруг полки — на них странные металлические безделушки, непонятные приборы, банки из дорогого стекла, в мутной жидкости плавают уродцы… и еще книги, очень много. Феттах дорожил единственной книгой, а здесь собраны сотни томов. По тусклым металлическим застежкам бродят отсветы двух оттенков, красного и зеленого. Красный — от углей в камине. Хотя камин растоплен, в библиотеке стоит неестественный холод.

Барон сгорбился над жаровней, протянув ладони к огню. Пальцы казались мягкими и прозрачными, угли под руками Лорда корчились и дрожали, огонь имел зеленоватый оттенок… Дыхание струйкой пара вырывалось из бледных губ Лажваша.

— Здравствуй… папа. Как ты себя чувствуешь?

Лидвиху не без труда дались эти обычные фразы.

— Спасибо, сынок. Я очень рад, что ты приехал. Давно жду.

— Давно? Но я и сам-то решил так… внезапно.

Тонкие бесцветные губы, похожие на дождевых червей, расплылись в улыбке.

— Вот я и говорю, давно жду, когда ты внезапно решишься вернуться. Такие вещи всегда случаются вдруг, разом… но рано или поздно это должно было произойти. Ты не хочешь сесть? Вон кресло, подвинь к камину, там будет тепло и достаточно далеко от меня.

— Лучше я постою. — Лидвих тоже попытался выдавить улыбку. — Отбил зад о седло, торопился… Папа, а я ведь теперь магистр.

— Да, магистр, светлый рыцарь добра, борец против таких, как я. Лучше скажи, что побудило тебя приехать… внезапно?

— Сам не знаю. Решил… вот.

— И все-таки. Что случилось?

— Даже не знаю, как сказать. Могвид послал меня на верную смерть, это чудо, что я выжил.

— Вот как! — Моровая Язва пошевелился в низком кресле и поправил меховую накидку. Слипшиеся влажные пряди шерсти торчали на ней, словно иглы, склонившийся над зеленым огнем Барон напоминал помесь ежа и жабы. — Послал на смерть, говоришь… а ведь у нас с ним был договор. Добрейший обязался беречь тебя! И вдруг такой оборот!

— Э… папа, ты доверяешь слову Могвида?

— Нет, но он боится меня. — Барон снова улыбнулся, широкое одутловатое лицо расплылось, вышла жутковатая гримаса. — Мне ведь ничего не стоит убить его… одним плевком.

— Он не позволит тебе приблизиться на расстояние плевка.

— Этого и не требуется. Случай всегда можно подстроить. Письмо из отдаленного представительства с пометкой «в собственные руки», какая-нибудь драгоценность, пожертвование Ордену… словом, ты понимаешь. У меня хватит золота, чтобы купить человека, который все устроит. В последнее время случилось немало выгодных сделок с Ройнгардом. Он покупал кое-какие зелья, а взамен муштровал для меня солдат, но баланс сходился в мою пользу, так что Капитан доплачивал золотом. В этом году он купил много, больше обычного, готовился к походу… но речь не о том! Я достаточно богат, чтобы убить Могвида плевком! Но он осмелился. Что-то случилось. В Круге объявилось нечто новенькое, из-за чего добрейший осмелел. Что же?

— Собиратель зла.

Красильщик с Плесенью решили остаться со стариком не сразу. Сперва солдаты отошли в сторонку и довольно долго совещались. Пегий нервно поглядывал на их непроницаемые физиономии и уже начал прикидывать, в какую сторону лучше бежать, если солдатам захочется прибить их с Ойриком и завладеть мошной. Денег-то у хозяина при себе изрядно — вон, даже шкиперу его доли не отдал! Но Красильщик объявил:

— Будь по-твоему, дед. Только учти: ты нам не очень-то нужен, мы с Плесенью не пропадем… так что не зарывайся.

Ойрик засуетился — дескать, как можно, он всегда с уважением!

— Ладно, — прервал стариковскую болтовню Красильщик. — Что делать-то станем? Мне здесь не нравится. Места нищие, голодные… да и узнать могут. Не нас, так тебя — ты же к самому Лорду на прием хаживал, а?

— Здесь оставаться резона нет, — согласился Ойрик. — Двинем-ка на юг, по реке поднимемся к Раамперлю, там и домик у меня. Перезимуем, оглядимся, что теперь к чему.

Компания развернулась и двинулась прежним путем обратно — к порту. Пегий на всякий случай шагал с краю, так, чтобы между ним и солдатами оставался старик. А тот не смущался, болтал без умолку. Речи его сводились к тому, что с пустыми руками на барку возвращаться не годится.

— А чего же не так? — осведомился Плесень. — Без груза скорей выйдет. Налегке пойдем. Зима здесь, видишь, уже наступает, как бы не замерз Бодель. Тогда нам в твой Раамперль пешком придется топать через весь Круг.

— На весла посадить некого, — пояснил Ойрик, — если без товара. Ты смекни: наша барка по течению идет неплохо, а против — медленно. Хотя и попутный ветер Анела шлет, да только лучше бы с гребцами.

— А мы вон, парня твоего, Пегого, на весла! — хохотнул Плесень. — Ему же нравится!

Пегий смолчал, а Красильщик положил руку на плечо приятеля — тот сразу перестал ржать — и спросил:

— А где товар думаешь взять?

Похоже, старший солдат был согласен со стариком.

— А эвон, гляди. — Ойрик показал одинокую фигуру, бредущую по обочине. Оборванец в прокопченных лохмотьях переходил от одной кучи мусора к другой, ворошил ногой хлам, иногда нагибался и что-то поднимал. Подносил к носу, вертел и укладывал в суму. Холщовая торба на боку была самым целым и чистым предметом туалета бродяги. — Видишь, этот у тракта кормится. При дороге-то, если не ленишься нагибаться, можно все, что хочешь, подобрать.