Кассандра Клэр - Draco Veritas

— Скажи что-нибудь, — прошептала она.

— Каждый раз, когда я открываю рот, ты начинаешь швыряться, — заметил Драко.

— Сейчас не буду — просто скажи что-нибудь.

Драко вздохнул. Он чувствовал усталость.

— Это не связано с Гарри, но если хочешь — что ж, пусть будет так. Да, тебя он тоже бросил, но зато не оставил тебе письма, в котором написано, что его тошнит от одного взгляда на тебя и ты его достала, правильно?

— Тебе он этого тоже не написал, — возразила Гермиона.

— Да, может, там не было написано именно этих слов, но суть-то не меняется — просто Гарри не такой человек, чтобы выражаться напрямик. Во всяком случае, он отказался существовать в моей голове, как в слишком отвратительном месте. И я не могу его обвинить: я и сам себя не слишком-то люблю.

— То, что думает Гарри, не имеет к произошедшему никакого отношения, — сказала Гермиона. — Я люблю Гарри. Но он — ненадёжный. И ты не должен жить или умирать, завися от его мнения. Я не знаю, зачем и почему он написал тебе такие слова, я пытаюсь верить, что на то были серьёзные причины. И пытаюсь верить, что это не имеет значения: в конце концов, он ушёл, и теперь мы должны смириться и жить дальше. Вот только меня обуревают страшные подозрения, что ты жить не хочешь.

— Знаешь, Гермиона, это не твоё дело — пытаться сохранить мне жизнь. Я бы не стал тебя винить, махни ты на меня рукой. Да и никто не стал бы.

Она содрогнулась, внезапно осознав, какая она маленькая. В лучшие времена Гермиона была бы этим только довольна — она и, правда, была худенькой, особенно сейчас, за последние недели все они здорово потеряли в весе.

— Ты что — действительно, думаешь, что мне нравится быть ответственной за тебя? — прошептала она. — Да меня уже тошнит от ответственности. Меня уже тошнит от постоянной заботы о ком-нибудь. Вот только кто, кто этим будет заниматься в противном случае? Сначала ушёл Рон — и я потеряла его, но решила: «ладно, не беда, я пока что-нибудь придумаю, а потом, глядишь, он и сам вернётся». Потом настал черед Джинни, и я снова сказала, что смогу обойтись и без неё. Потом — Гарри. Я приказала себе заняться его поисками и знала, что только в этом случае смогу продолжить жить. Но случись что-нибудь с тобой… Если и ты меня покинешь… у меня тогда никого не останется, я не смогу сделать это одна, я никогда не была одна… Всё, что я когда-либо делала, я делала с Роном и Гарри… — у неё перехватило дыхание, она осеклась и спрятала лицо в ладонях. — Зачем я тебе всё это наговорила…

С большим трудом Драко сел. В груди нарастало странное напряжение, словно он не мог нормально дышать. Он распростёр к ней руки, и Гермиона, удивлённо взглянув на них сначала, проползла по полу на коленях и полу-упала, полуприльнула к его груди, уткнувшись в него лицом.

Он сомкнул объятия. С учётом его состояния, удивительно, что он, вообще, мог удержать её, не заваливаясь назад. Признаться, поза, в которой они оба находились, была весьма неудобной: Гермиона сидела у него на коленях, упираясь своим коленом ему прямо в грудь.

— Ты меня пнула, — заметил он. Она подняла взгляд — лицо поблёскивало от слёз, а на его рубашке остались влажные пятна. Она улыбнулась, заставив его подумать, что она такая же, как и Гарри, — в её глазах тоже вспыхивал огонёк, когда она улыбалась, и это придавало лицу удивительную красоту.

— Я не хотела тебя раздавить, — виновато произнесла она.

— Конечно…

Она снова прильнула к нему и замерла. Он опустил глаза к её нежной шее, такой бледной и такой беззащитной между белым воротничком пижамы и прядями тёмных волос. Девушка продолжала вздрагивать, но уже не так резко и сильно. И он, впервые за много дней снова почувствовал чью-то боль помимо своей собственной — это удивило и напугало его, и объятия сами собой стали крепче. От Гермионы исходил слабый запах противоядия — белладонна, горькое алоэ — аромат цитрусов и крови. Не осознавая, что он делает, он назвал её по имени, она взглянула на него удивлёнными глазами, обрамлёнными тёмными ресницами, и в этот раз он её поцеловал.

Она совсем не испугалась, её руки сомкнулись на нём, неловко взлетев на плечи и скользнув за шею. Он почувствовал, как они холодны. Она не пыталась отстраниться. Он прижимал её к себе, обнимая за талию, и тянулся к её губам, ощущая, как колечко, что подарил ей Гарри, стало преградой между их прильнувшими друг к другу телами.

Силы покинули Драко, и он упал на спину, стискивая её в объятиях; они рухнули на пол, запутавшись в собственных руках и ногах, он слышал, как Гермиона охнула от удивления, но прежде, чем успел спросить или сделать что-то, она успокоила его, коснувшись пальцами его губ.

— Стоп, — у неё был решительный и серьёзный вид. — Я сделала тебе больно?

— Да.

Она склонилась над ним, и её тёмные волосы накрыли их обоих.

— Прости, — шепнула она, коснувшись щекой его щеки, он ощутил на губах соль её слёз и подумал, что впервые за десять лет он вот-вот разрыдается. Драко, словно видел их обоих со стороны, словно какая-то часть его реяла над ними, равнодушно наблюдая за происходящим: белокурый юноша лежал на полу, а рядом с ним лежала темноволосая девушка. И вдруг он представил третью тень, метнувшуюся и улегшуюся между ними — но от этого лишь ещё чётче осознал, что на самом деле никакой тени вовсе не было.

— Прости, — снова повторила она и поцеловала его лицо, шрам под глазом, потом, взяв его руку в свою, поцеловала ладонь с яростным шрамом. Сердце колотилось у Драко в груди, каждый удар отзывался болью, словно оно вот-вот разорвётся пополам, кровь огненной рекой устремилась к тому месту, где её губы коснулись пульса на запястье. Он словно падал.

Он притянул её к себе, и она упала на него. Было бы неправдой сказать, что он никогда не рисовал в своём воображении подобную картину: он был слишком слизеринцем, чтобы держать под контролем своё собственное воображение. Да, и можно ли было винить его в том, что он никогда не делал на самом деле?

Всё его естество протестовало против предательства Гарри — даже сейчас эта боль горела в нём, как продолжает гореть солнце перед уже закрытыми глазами. И теперь она смешалась с болью от холодных каменных плит, впивавшихся в его кожу, гнувших его кости, с болью от удара об пол, с болью от разрезанной руки, стиснутой между их телами. И боль эта напоминала зимний мороз — сладкий и пронзительный.

Её руки легко и беспокойно касались его: она дотронулась до лица, пригладила волосы, словно бы пыталась привести их в порядок; она что-то шептала, когда он целовал её, — это был нежный, тихий звук, с каким, наверное, укрывает землю падающий снег. Он целовал её шею, закрытые глаза — она вздрогнула и села так, чтобы он мог дотянуться до её губ. Медленное и чувственное ощущение скольжения и падения пропало, словно просочился сквозь пальцы песок. Драко почувствовал настойчивость Гермионы, когда она придвинулась к нему и крепко обняла за шею. Он перекувырнулся, обхватил её ногами и притянул к себе, чувствуя, как её грудь прижимается к его груди. Он знал, что они должны остановиться — остановиться прямо сейчас… Но… то ли болезнь и усталость убили в нём остатки воли, то ли он, на самом, был совершенно омерзительным типом — как, собственно, Гарри всегда и думал — то ли всё дело было в том, что теперь Гарри всё равно уже ненавидел его… так что терять уже было нечего… Словом, Драко не видел причины, чтобы останавливаться и не сделать того, что хотел.