Кассандра Клэр - Draco Veritas

— Ох, только не заводи снова свои страсти-мордасти, — раздосадованно махнул рукой Гарри, — Малфой, я… — к несчастью, он не рассчитал с размахом: нож вылетел из манжеты, и белка-неудачница, ранее обвинённая в шпионаже в пользу Тёмного Лорда, пискнув напоследок, свалилась с ветки. — О, нет…

Драко аж покраснел — с таким трудом ему удалось сдержать смех:

— Смерть шпиону Тёмного Лорда! Слушай, а может, ты и прав: пожалуй, стоит завалиться к нему, распевая по дороге старинные застольные песни — что в этом такого-то? — он глотнул ещё брэнди, засунул бутылку под мышку и начал, намеренно фальшивя:

Вечерочком на закате по причалу я гулял Там девица-молодица тосковала без огня Говорила-причитала: дескать, не с кем поиграть Не найдется молодца ли, кто ответ ей сможет дать. Менестрель её услышал и на помощь поспешил. Говорил ей — что ж ты хочешь, что угодно для души? Но, однако ж, перебрал он и заданье провалил: От вина свалился прежде, чем девицу завалил. Эх, раз, ещё раз — не с кем поиграть сейчас! Горе мне — ах, как же быть? Так невинность и хранить? Эх, раз, ещё раз — не с кем поиграть сейчас! Она к зеркалу ступила, прибрала свои власы, И поправила одежды — сногсшибательной красы. Горы серебра и злата были плачены за них, Хоть она, скорей, мечтала, не носить, а сбросить их. Шла она по переулку и искала, где ж он есть - Добрый молодец прекрасный, что неможно глаз отвесть. Все-то ноженьки стоптала, все-то слёзы пролила: Добры молодцы все — геи. Вот такие вот дела. На рассвете зарыдала — что же делать, как мне быть? Как смогу теперь я злую свою жажду утолить? И, главу печально свесив, побрела она опять, Говорила-причитала: дескать, не с кем поиграть. Эх, раз, ещё раз — не с кем поиграть сейчас! Горе мне — ах, как же быть? Так невинность и хранить? Эх, раз, ещё раз — не с кем поиграть сейчас!

В качестве заключительного аккорда Драко вдребезги разбил пустую бутыль о ближайшее дерево. Гарри смотрел на него — взъерошенного, с довольной ухмылкой на лице и залёгшими под глазами тенями.

— Это не старинная застольная песня, ты только её что сочинил.

— И что с того? — подмигнул Драко.

Они вышли на поле, утыканное чахлыми деревцами. Драко неожиданно остановился.

— Мне нужно передохнуть, — сообщил он, опускаясь в примороженную траву, — извини, Поттер, ежели с музычкой не угодил.

Гарри присел рядом — земля дышала холодом, но усталость взяла верх.

— Ну, это было совсем не плохо, — поделился он.

— Благодарю. Пожалуй, я посвящу её Джинни.

— Что?! Впрочем, неважно. Я не желаю знать, на что ты там намекаешь.

— Угу, — согласился Драко, запрокинув голову и рассеянно глядя в небо. — Так оно, скорее всего, и есть.

Воцарилась длинная, как тянучка, тишина. Гарри чуть подвинулся и покосился на Драко: тот, выбеленный лунным светом, погрузился в раздумья. Сейчас, сидя в чистом поле, за много миль от ближайшего объекта, способного отбросить тень, Гарри отчётливо видел лежащую на заострившихся скулах слизеринца тень ресниц, видел тени, залёгшие под глазами и вокруг губ, в ямке на обнажённой шее… и прикинул, угадал ли он, о чём тот думает.

— Так ты любишь её?

— Кого? — захлопал глазами Драко.

Так. Похоже, не угадал.

— Джинни.

Снова повисла тишина. На этот раз — напряжённая.

— Полагаю, любовь в твоём и моём понимании — две большие разницы, — наконец ответил Драко.

— Не увиливай.

— И что? — Драко повернулся, прильнув щекой к своей руке. Луна брызнула ему в глаза, сделав их похожими на два бельма. — Тебе-то что, Поттер?

— Уж и полюбопытствовать нельзя?

Драко рассмеялся, всколыхнув дыханием сухую траву.

— А может, хочешь устранить меня со своего пути?

— Ничего подобного.

Драко скользнул по Гарри взглядом. В бледном свете ресницы обрели цвет сухой соломы, волосы казались ещё светлее, а кожа — почти белоснежной. Гарри припомнил Драко из своего сна — куда более взрослого на вид, с чёткими линиями скул и подбородка.

— Не знаю… — наконец, выдохнул Драко и, пока он говорил, голос становился всё более сонным. — Иногда мне кажется — возможно… Впрочем, иногда я воображал, как побеждаю тебя в квиддиче — причём видел это так ярко, словно это случалось на самом деле: ветер в волосах, снитч в руке… Знаешь… когда он в кулаке, он так бьётся… будто сердце…

— Да, — шепнул Гарри.

— Иногда так сильно чего-то жаждешь, что ты видишь это чётко-чётко… как наяву…

— Так ты хочешь Джинни, — спросил, окончательно запутавшись в словах, Гарри, — Ты любишь её…

— Как бы я хотел полюбить её… Временами мне даже кажется, что даже могу, — и когда я рисую это в воображении, мне кажется, это сделало бы меня счастливым. Но, похоже, мы со счастьем — две вещи несовместные. Счастье так банально просто, а уж кого-кого, а меня простым никак не назовешь.

— Счастье — вовсе не просто, — возразил Гарри, — и я не вижу причин, почему бы тебе не полюбить её.

— Всё никак не вижу звёзд…

— Просто луна очень яркая, — полагая, что с пьяных глаз Драко забыл уже состоявшийся на эту тему разговор, — повторил Гарри. — И она их затмевает.

— Точно.

Гарри озадаченно смотрел на него, и Драко, подняв тонкую руку, коснулся его волос — легко, словно лист — от этого жеста по телу Гарри пробежали мурашки.

— У тебя солома запуталась, — сообщал Драко, убирая руку.

— О… ну, спасибо…

— А я думал, для тебя счастье — это просто… — тихо заметил Драко. — Ведь ты знаешь, кого любишь…

В тишине Гарри пытался постичь смысл этих слов — как можно не знать, в кого влюблён? Любовь — как боль: не почувствовать её невозможно, как не почувствовать спрятавшийся в ковре гвоздик…

— Если ты про Гермиону, то, как я написал ей в прощальном письме, покидая Хогвартс, я всегда…

Гарри осёкся не потому, что Драко перебил его словом или жестом, — нет, тот поступил по-другому: внутри Драко что-то взорвалось, лопнуло перетянутой струной. Обернувшись, Гарри увидел распахнутые глаза и удивлённо приоткрытый рот.

— В каком письме к Гермионе?

Тернистый сад любви со вранами в хлебах —

Взрастёт едва заметно.

И лето чуть прошло, уж холод подстерёг,

Нефрит стенает в сердце.

Имеет имя лик, счёт обрели тела,

Я дней не различаю.

Вой ветра — глас любви и плата за грехи.

Раскидистые ветви.

Tanglewood Tree, Dave Carter

Гарри осёкся не потому, что Драко перебил его словом или жестом, — нет, тот поступил иначе: внутри него будто что-то взорвалось, лопнуло перетянутой струной: обернувшись, Гарри увидел распахнутые глаза и потрясённо приоткрытый рот.

— В каком письме к Гермионе?

С этими словами Драко будто передал часть собственного напряжения — Гарри замер и прикусил губу.