Владилен Янгель - Войны веры

– Тогда будь добр передай остальным что нам нужно как можно скорее добраться до лагеря паладинов. – Попросил экзорцист одновременно пытаясь приподняться.

– Хорошо, я передам. – Отвернулся доминиканец. – Еще до рассвета мы двинемся дальше, здесь не безопасно. – Добавил он, через мгновенье.

Жалобно скрипнули половицы под тяжелыми шагами инквизитора покидающего крохотную комнатушку. Скрипнула затворяясь дверь, гулкие шаги постепенно отдалились. Вальмонт еще несколько мгновений вслушивался звуки таверны. Наконец, убедившись что ни кто больше не собирается заглянуть к нему в комнату, он одним движением встал с кровати, покачнулся – перенапряжение все еще давало о себе знать. Впрочем, все было далеко не так плохо, как он пытался показать Маркусу. За разыгранным спектаклем крылся циничный расчет, на то что доминиканец не захочет хранить этот разговор в тайне, и если кто-то из спасенных инквизиторов захочет свести старые счеты, то полный сил противник вместо разбитого параличом больного окажется для него неприятным сюрпризом. А упоминание о том что он идет на поправку, заставит недоброжелателей начать действовать, если конечно они остались.

Впрочем, учитывая репутацию экзорциста надеяться на такое везение не приходилось. И даже тот факт, что именно он спас всех от голодной смерти в казематах ни какой роли не играл. Отцепившись от спинки кровати Вальмонт сделал первый шаг на подрагивающих ногах, комната стремительно крутнулась, в глазах заплясали веселые чертики. Виски сдавило жгучей болью, но экзорцист все же устоял на ногах. Несколько долгих минут Вальмонт приходил в себя, постепенно сводящее с ума вращение комнаты сошло на нет. Второй шаг дался уже чуть легче, но лишь самую малость, и этот факт придавал инквизитору сил. Силы телесные возвращались, осталось проверить не исчез ли дар. Но от этой проверки Вальмонт решил пока воздержаться, сверлящая мозг головная боль не слишком располагала к таким экспериментам. Глубокий вдох, надсадно стучащее сердце неторопливо замедляет ритм. Взамен головная боль стремительно распространяется на все тело, замершая было в неподвижности комната вновь начинает вращаться, едва инквизитор делает следующий осторожный шаг. И еще, и еще один, пока спасительная койка не оказывается совсем рядом. Койка надсадно скрипнула рассохшейся древесиной, но Вальмонт этого уже не слышал, спасительный сон выдернул сознание из цепких лап телесной немочи. Экзорцисту снилась бездна до краев наполненная серебристым светом, густым и мягким как кисель.

Мягко пульсируя свет тянул к себе инквизитора, где-то глубоко искаженного сном сознания зарождались теплые дышащие счастьем и теплом образы. Проносясь сквозь сознание они дарили измученному разуму покой и ощущение уюта, то самое что так давно позабыто беспокойным инквизитором. Теплые серебряные волны уносили с собой все заботы, хлопоты проблемы растворяя в блаженном небытие личность экзорциста. В какой то миг в сладостные видения начали просачиваться примеси совсем иных образов. Немыслимо яркие обрывки слов, событий, чужих воспоминаний, опыта и чувств вливались в незамутненную реку приятных образов. Наконец поток информации захлестнул разум Вальмонта вытесняя собой приятные видения. Боль от этой перемены терзала сильнее чем физическая, заставляя корчиться в ужасе до тех пор пока не иссякнут силы. Казалось верь мир сойдя сума стремился влиться в голову измученного инквизитора заставляя ее раздуться до неимоверных размеров. Обрывочные образы складывались в цельную картину, настолько всеобъемлющую, что разум просто не мог ее воспринять. Все это лишь глубже погружало инквизитора в темный омут агонии. От ласковых серебристых волн не осталось даже воспоминания. Боль нарастала, хотя казалось бы куда уж больше, но с каждым мгновением Вальмонт открывал все новые глубины боли. Наконец боль начала стихать, на смену ей пришло тяжелое равнодушие, должно быть так себя чувствует смертельно раненый человек, когда от потери крови притупляется чувствительность.

Эта жуткая мысль неторопливо оформилась в сознании экзорциста, пустила корни между делом вытеснив все остальные размышления которых несмотря на боль было неожиданно много. Но несмотря на это разум Вальмонта оставался спокоен, будто чернокнижник вновь опоил его одним из своих эликсиров. Воспоминание о демонологе потянуло цепочку образов, перед внутренним взором инквизитора пронеслись жуткие картины недавнего прошлого. Воспоминания скапливались вокруг Вальмонта, отделяя его от разлитых вокруг чужих знаний. Постепенно скопившийся пласт выталкивал экзорциста из глубин кошмара. Постепенно проясняющееся сознание уже не стремилось слиться с окружающим потоком информации.

Хриплый стон вырвался из груди Вальмонта, едва он пришел в себя после кошмара. Вопреки всему сон вовсе не прибавил сил, скорее уж вытянул последние. Утерев дрожащей от слабости ладонью выступивший холодный пот Вальмонт судорожно вдохнул. Кошмар возвращался, темная бездна полная обрывков чужих снов ни куда не исчезла. Чернильная тьма по-прежнему заполняла ее до самого дна сменив собой серебристое свечение. Но теперь эта бездна была не вовне а внутри, на самой краю сознания она неторопливо закручивалась в огромную воронку время от времени выбрасывая в стороны частички наполненной образами тьмы. Это было ужасно. И величественно одновременно. На какой то миг сердце инквизитора сжала скользкая лапа ужаса. Стать одержимым – не это ли самый жуткий кошмар экзорциста? Внезапно смерчь содрогнулся как от удара, тугие струи тьмы стремительно втянулись обратно. А Вальмонт удивлением обнаружил, что шепчет слова давно позабытой детской молитвы, той самой что ему нашептывала мать, отгоняя ночные кошмары. И впервые за многие годы Вальмонт молился действительно искренне, и кошмар начал отступать. С каждым словом молитвы, чернильная хмарь уходила, смерч замедлял свое вращение. Чистый серебристый свет вновь начал просачиваться, вначале робкими прожилками, но вскоре тонкие жилки превратились во мощьные потоки очищающего света начисто выжигающие любой след скверны. С зловещим шипением тьма уступала место свету. А Вальмонт самозабвенно молился, его голос приобретший необычайную звучность наполнял собой каждый уголок комнаты, и постепенно рос беспрепятственно проходя сквозь стены. Понурые инквизиторы невольно прислушивались к словам текущей сквозь стены молитвы. Многие помнили ее с детства, кто первым начал повторять слова так никто и не узнал. Но вскоре все до единого вторили словам детской молитвы, даже равнодушный ко всему кроме звонкой монеты трактирщик невольно шептал давно забытые слова.