Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга суда

— Но мне лучше уйти, так?

— Да. Рубеус, конечно, предложит тебе остаться и, возможно, даже будет уговаривать. Я надеюсь, ты не согласишься.

— А почему нет? Места здесь много.

— Не для тебя. Ты мешаешь, Коннован.

— Кому, тебе?

— Мне. И Рубеусу. И Карлу, который вынужден отвлекаться на твои истерики, вместо того, чтобы уделять внимание делам гораздо более важным. Кстати, он дико зол.

Не сомневаюсь и не удивляюсь, как-то у меня не получается жить так, чтобы Карл не злился. Мика хмурится и поспешно, пока я не начала возражать, добавляет:

— Конечно, ты можешь воспользоваться ситуацией. Женщины вообще умеют внушать мужчинам чувство вины, я сама такая. Но Коннован, разве тебе не будет противно оставаться там, где твое присутствие, мягко говоря, не слишком уместно? — Она выжидающе смотрит в глаза. — Почему ты не умерла, Коннован? И почему вообще вернулась? Тебя никто не ждал и не ждет, ты никому здесь не нужна.

Украшенные перстнями пальцы касаются моей щеки. Неприятно. А Мика, наклонившись, шепчет.

— Почему ты так стремишься жить, когда вся твоя жизнь — сплошное недоразумение? Ты неудачница, Коннован, и если хочешь что-то исправить, то найди в себе силы и доведи начатое до конца.

Ее волосы щекочут кожу, ее губы почти касаются уха, а слова ядовитыми змеями вползают в душу.

— Я тебе даже помогу, вот держи, — Мика вкладывает что-то в руку. — Здесь столько всяких лекарств… главное выбрать правильное. Дозу рассчитать. Тебе хватит и четырех таблеток. На всякий случай можешь пять. Больно не будет. Ты ведь не обижаешься на меня, Коннован? Я всего-то сказала правду. Все милая, мне пора. И ты долго не тяни.

Она уходит, только запах духов и пять круглых таблеток на ладони напоминают о том, что недавно здесь была Мика. И еще боль. Почему с каждым днем мне становится только больнее? Почему они не хотят оставить меня в покое? Почему они вообще звали меня, если теперь жалеют, что я не умерла?

Таблетки без маркировки. Розовый цвет, успокаивающий, безопасный. Интересно, что это? Вряд ли прямой яд, скорее, лекарство, одно из тех, что имеются в лазарете, иначе потом будет сложно объяснить, откуда я его взяла. Хотя… вряд ли кто-то станет доискиваться причин. Кому я нужна?

Мика права — никому.

Так может, стоит последовать «дружескому» совету, я ведь пыталась уже, другое дело, что эта попытка провалилась. Сама виновата.

У кого спросить о смерти, о пяти розовых таблетках на ладони, проглотить и обрести обещанный покой, уснуть и видеть сны. Я согласна даже без снов, лишь бы избавиться от этого угнетающего осознания собственной никчемности.

Жить? Ради чего? Ради кого? Мифическая надежда, что все пройдет, забудется и станет как прежде? А как было прежде? Я не помню.

Таблетки ненадежно, лучше пистолет. Дуло в рот и до свиданья боль, некрасиво, но надежно. Мику что ли попросить? Она принесет, но… унизительно. Тогда она победит, а я не хочу расписываться в поражении, только не перед Микой. Кто-нибудь другой, но не она.

Таблетки пусть пока полежат, вдруг пригодятся.

Вальрик

У безумия мягкие лапы, легкие шаги, тенью на стене скользит. Чуть задумаешься, и оно уже здесь. Безумие — это когда окружающий мир распадается на отдельные цвета и запахи, их не много, но и имеющихся хватает, чтобы увидеть то, чего нет.

Боль. Страх. Насилие. Бессмысленность. Люди убивают людей, а песок стыдливо укрывает кровь, потом песок меняют, создавая иллюзию того, что ничего не было. Люди страшатся смерти, хотя на самом деле само их существование суть движение в никуда. Странные мысли появлялись в минуты между сном и пробуждением, когда разум, казалось, существовал сам по себе, свободный и от обманчивого мира иллюзий, и от реальности серой клетки. Постепенно Вальрику даже стало нравиться это ощущение невесомости. Не нужно было бояться, не нужно было ненавидеть. Ничего не нужно. Правда, какой-то частью сознания он понимал ненормальность происходящего, но не осталось причин возвращаться в так называемую нормальную жизнь.

— Ты не готов, — Ихор раздраженно швырнул сабли на песок. Стальная плоть клинков наполовину ушла в сыпучее тело. — Лучше бы ты и дальше убивал, чем такое… ну какой смысл выпускать на арену бойца, который не желает драться?

— Никакого.

Вальрик с ним согласен. Если лечь на песок, можно представить, что над головою небо, синее или бледно-голубое с редкими мазками облаков, или тяжелое, серо-лиловое, готовое разлиться грозой… интересно, в том мире, что за порогом, тоже есть небо? Или лампы? Бесконечные ряды длинных белых трубок, которые никогда не гаснут, никогда не меняются, всегда одинаково-спокойны.

Покойны.

— Мне не нужно было отправлять тебя в морг, — Ихор садится рядом. — Горбун слишком долго общается с мертвыми, чтобы понимать живых. Что он тебе внушил? Что там хорошо, а тут плохо? Ты понимаешь, что ляжешь в первом же бою? Да тебя порежут на части, как… как быка на бойне. Хотя бык и тот сопротивляется, а ты…

— Тебе не нравилось, каким я был, тебе не нравится, каким я стал. Что ты от меня хочешь?

Детали, в этом мире чересчур много мелких деталей. В длинных волосах Ихора тонкие пряди седины, повязка на лбу промокла от пота, а по коже разбегаются морщины. Как боец силен, но смерть уже рядом, буквально за спиной, а Ихор не ощущает ее присутствия. Или делает вид, что не ощущает. Песок норовит выскользнуть из ладони, сегодня чистый, без крови и не придется сдирать с кожи ссохшуюся бурую корку. Хорошо…

— Я хочу, чтобы ты выжил.

— Зачем?

Ихор молчит. Правильно, он тоже не знает, зачем жить. Никто не знает. Сначала была одна цель, потом другая, потом цель отошла на задний план и появилась Джулла. Джуллу отняли, но и цель не вернулась, точнее она существовала, но как бы сама по себе, отдельно от Вальрика.

— Зачем выжил ты? Зачем продолжаешь жить, учишь меня и других тоже? Зачем живет Шрам? Хозяин? Вся Империя? Какой в этом смысл?

Ихор встал, поднял клинки и со вздохом ответил:

— Дело не в смысле жизни, и не в горбуне, ты просто перегорел. Не вовремя, до чего же не вовремя… я должен буду принять меры, так что извини.

— Мне все равно.

На песке остаются следы, но достаточно провести рукой, и следы исчезают… похоже на жизнь.

Место Вальрика в столовой было занято. Как-то он привык садиться в самом дальнем углу, да и к тому, что желающих сесть рядом не находилось, поэтому и удивился.

— Да ты давай, садись, — Шрам любезно подвинулся. — Поговорим.

— О чем?

Вальрик сел, установившееся внутри мутное спокойствие слегка покачнулось, но… ненависть — часть жизни, тем, кто собирается уйти, не должно обращать внимание на подобные эмоции.

— О чем-нибудь, — Шрам улыбнулся, и спаянная рубцом губа некрасиво задралась, обнажая клык. Зубы у Шрама желтоватые, неровные, на щеках темная щетина, кадык нервно подрагивает. — Можно о погоде. Или о бабах… ты извини, что так получилось, я ж не хотел.