Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

— А мне нравится, — заявил Локи. — Я вообще люблю думать о жопе.

— Это все потому, что у тебя самого нет задницы, — пояснил Хрейн Тёртый.

— Ничего, — сказал Локи. — Скоро я и моя задница воссоединятся и будут жить долго и счастливо. Но что мы все о моей заднице? За ней, думается, неплохо присматривают, так что не о чем беспокоиться!

— Так уж у нас, мужчин, повелось спокон веку, — заметил Хрейн Тёртый. — Чем бы ни начали заниматься, все заканчивается жопой. Я уж и не помню, о чем мы тут давеча рассуждали.

— О числе «тринадцать», — сказал Локи.

— Тогда продолжим, — сказал Хрейн Тёртый.

И они замолчали. Потом Хродкетиль Зеленый и приблудный ас, который называл себя Локи, выпили браги, а Хрейн Тёртый — воды из ковша. И беседа потекла своим чередом.

— А чего у тебя в хозяйстве есть такого, что можно сосчитать до тринадцати? — спросил Хродкетиль Зеленый.

— Была у меня без малого дюжина овец, — сказал Хрейн Тёртый. — А потом одна овца принесла несколько ягнят, и стало у меня овец ровно тринадцать.

— Случается и такое, — согласился Хродкетиль Зеленый. — И как же ты поступил?

— Я ждал до вечера, — сказал Хрейн Тёртый, — не родится ли у какой-нибудь овцы еще один ягненок. Потому что сердце у меня было не на месте от одной мысли, что вокруг дома бродит тринадцать овец, и все голодные, что твои тринадцать волков. Но сгустились сумерки, а ягнят больше не появилось.

— Тебе следовало подождать до утра, — сказал Хродкетиль Зеленый.

— Я бы не уснул той ночью, — сказал Хрейн Тёртый.

— Нужно было поставить перед собой добрый жбан браги, — сказал Локи. — И все дурные мысли мигом покинули бы тебя, словно по волшебству.

— Не привык я пить без закуски, — сказал Хрейн Тёртый.

— И как же ты поступил? — спросил Хродкетиль Зеленый.

— Я взял самый острый нож, какой нашел в доме, — сказал Хрейн Тёртый, — наточил его еще сильнее, а потом вышел на двор и зарезал одну из овец. Ту, что под руку подвернулась.

— И тебе сразу полегчало? — спросил Хродкетиль Зеленый.

— Тролля с два, — сказал Хрейн Тёртый. — Я всю ночь не спал, обдирая да разделывая эту проклятую овцу. Должно быть, ей было зим сто, не меньше. Это была тринадцатая овца, понимаешь? Будь она пятой, десятой или даже двенадцатой, никаких хлопот с нею не было бы и в помине. А так она меня едва в гроб не вогнала. Вернее, это была жена моя, Мимра-бьярмка, что чуть не съела меня живьем, вместо той овцы. Видишь ли, то была какая-то особенная овца, больше других ей по нраву. Или они росли вместе, в одном загоне, я так и не понял. Нет, недаром это число мне не нравится. Есть в нем что-то неприятное.

— А какой сегодня день? — вдруг спросил Хродкетиль Зеленый.

— Тринадцатый, — сказал Хрейн Тёртый и пригорюнился.

— Пятница, — добавил Локи.

— Почему ты решил, что сегодня как раз тринадцатый день? — удивился Хродкетиль Зеленый.

— Потому, — сказал Хрейн Тёртый, — что с самого утра настроение у меня плохое. Честно признаюсь, ни к троллю у меня нынче настроение.

И Хрейн сказал такую вису:

Если бонд с женою

Уж тринадцать вёсен

Спят к спине спиною

Не милуясь вовсе,

Если то и дело

Бонд с женой бранятся,

Сваливай всё смело

На число «тринадцать».

Затем он ни с того ни с сего сказал другую вису:

По реке плывет топор

В сторону Рейкьявика.

И пускай себе плывет, —

Видно, конунг обронил.

Что упало, то пропало —

А не блюй за борт драккара!

Ели мухи мертвеца...

Ламца-дрица, оп-ца-ца!

После не удержался и сказал еще одну вису:

Я тринадцатым родился,

Ни на что не пригодился.

Видно, я в семье урод,

Коли брага в рот нейдет.

Только совы запоют —

Тут и берсерки придут.

Будут резать, будут бить —

Я ж не стану брагу пить.

Хродкетиль Зеленый сказал ему: — Да уж затрахал ты всех своими висами.

А Локи вдруг закричал:

— Чем слагать за висой вису, поцелуй-ка лучше крысу!

— Плохая виса, — сказал по этому поводу Хродкетиль Зеленый. — Неправильная. Нельзя такую произносить. Да и не запомнить никак. Скальд из тебя, как из меня законоговоритель.

Между тем Хрейн Тёртый не успокоился, пока не сказал еще вису:

Клен ты мой опавший,

Клен потоков скалы ликования друга

Мимира,

Клен защитника Асгарда и Мидгарда,

Клен убийцы Кёйлы, Кьялланди, Аута,

Лейди, Бусейры, Хенгьянкьяфты,

Хюрроккин и Свивер,

Клен того, кто добыл ожерелье Фрейи,

Клен недруга и убийцы Фенрира Волка,

Клен похитителя козла, ожерелья

Брисингов и яблок Идунн [28] Упоминаемые кеннинги находятся в полном соответствии с поэтическими уроками Снорри Стурлусона, приводимыми в «Младшей Эдде». ,

Что стоишь склонившись?

Он говорил бы еще, но Локи дал ему по башке, и Хрейн уснул.

14

Ранним утром кузнец Вермунд по прозвищу Сухой разбудил подручного, которого звали Харек Курятник, и послал за водой. Сам же стал разводить огонь в погасшем за ночь горне, чтобы доделать работу, какая осталась незаконченной с предыдущего дня. Работы и вправду накопилось изрядно: три острожьих наконечника для Хьяльмара Рукохвата, медвежий капкан для Харри Красного, новый топор для Брюнки Короткого, замок висячий для Фроди Мохноногого, замок врезной сундучный для Арни Железного, замок «собачья голова» для Мёрда Наглого, засов амбарный для Асвальда Треснутого, вертел для Ерунда, сына Ёкуля, две дюжины колец к упряжи для Глума, сына Гнупа, серп для Колли Рыжего, ключ для Хергерд, жены Хербьёрна, ключ для Херрёд, жены Херлейва, ключ для Хервер, дочери Херли, и напоследок та хреновина для Грейпа по прозвищу Фрукт, которую нужно было сделать хотя бы издали похожей на орало. Вермунд насыпал в горнило слой угля, сверху накидал стружек, которые придавил сухими дровами, сыпанул еще немного угля и кремнем высек искру. Когда пламя занялось, он поддул его мехами и стал раскладывать на кузнечном камне ручники и зубила. В это время пришел Харек Курятник, налил в бочку воды и сел рядом с нею, уставясь в пустоту прямо перед собой. Он был бледен, как лужа обрата, а глаза его походили на две лужи грязной дождевой воды. Словом, весь он был словно соединение разнообразных жидкостей, по большей части довольно мерзких.

— Что с тобой? — спросил его Вермунд.

— Лучше тебе не знать, — сказал Харек.

— Что тебя так напугало за воротами кузницы? — удивился Вермунд.

— Я даже не знаю, как это назвать привычными словами, — ответил Харек.

— Но вода-то в Овечьей, по крайней мере, не иссякла? — попробовал пошутить, как умел, Вермунд.