Руслан Мельников - Князь-волхв

— Выходит, что так, — скрипнул зубами Угрим. — Выходит, что жив. Я говорил тебе: убить Михеля не так-то просто.

— Значит, это он разрушил Тропу Арины! Значит, ему досталось…

Тимофей оборвал фразу, не закончив. Он и сам уже видел: да — досталось, да — ему. И Черная Кость, и никейская ворожея.

— Да, это его рук дело, — вновь подтвердил Угрим. — Теперь-то я понимаю… Михель слишком долго владел Кощеевой десницей. Немудрено, что именно он сразу почувствовал ее на Тропе. Чужую Темную Тропу найти сложно, но если туда попадает Черная Кость, из которой раньше бралась сила, чародей, делавший это особенно часто, быстро отыщет и саму Тропу, и Кость на ней, и тех, кто рядом с Костью. Не так быстро, может быть, как через человека, связанного с ним колдовской нитью, но все же… В прошлый раз, когда я вырвал с Тропы тебя, татарского посла, вашего пленника-бесермена и десницу Кощея, мне удалось опередить латинянского мага. Теперь же… Теперь Михель сумел добраться до Кости прежде, чем это сделал кто-то другой. И прежде, чем Арина пришла в сознание и смогла ему воспрепятствовать.

Прозрачный саркофаг с Черной Костью был придавлен ногой императорского колдуна. Острый конец яйцевидного кристалла указывал, казалось, прямо в магическое Окно. Но все внимание Михеля было сейчас сосредоточено на пленнице, которая то ли еще не пришла в чувство, то ли вновь лишилась их. Беззащитная нагая княгиня лежала на спине, широко — неестественно широко — раскинув руки. Хотя нет, не раскинув…

Тимофей присмотрелся внимательнее. Вздрогнул.

— Что это, княже?!

Обе руки гречанки оказались прибитыми к толстой доске. Дерево было скупо помечено колдовскими знаками. Неведомые символы, вырезанные на скорую руку, отсвечивали слабым бирюзовым оттенком. Длинные гвозди, вколоченные в ладони Арины, тоже, судя по всему, были заговоренными. Широкие железные шляпки мерцали и переливались в струйках крови темно-зеленым светом, словно крупные изумруды в красном вине. Изо рта княгини торчал кляп, затянутый на затылке.

— Что он с ней вытворяет? — не мог понять Тимофей. — Никак пытает, а?

Угрим покачал головой.

— Нет, это не пытка. Я объяснял тебе, что пытать чародеев бессмысленно, ибо чары способны противостоять самой страшной боли. Это мера предосторожности. Михель почувствовал силу Арины и обезопасил себя. Прибитые руки не позволят ей чертить знаки боевой магии. Кляп во рту помешает произнести вслух заклинание. И откусить себе язык, как это сделал твой пленник-бесермен, она тоже теперь не в состоянии. Арина не сможет ни освободиться, ни сбежать, ни убить себя, ни навредить Михелю. Впрочем, и поможет она ему лишь в том случае, если сама сочтет нужным.

Михель задумчиво смотрел на высокую грудь Арины, вздымающуюся над доской. Вид обнаженного тела прекрасной гречанки, едва не сведший Тимофея с ума, ничуть не волновал мага. В глазах латинянского чародея не было ни страсти, ни похоти. Михель просто ждал. Ждал, пока очнется полонянка.

А взгляд Тимофея выхватывал все новые и новые детали. В шатре Феодорлиха, кроме Михеля и Арины, не было никого. На первый взгляд никого. Пустовал даже императорский трон. Но вот за троном…

Поднятая занавеска за троном открывала необъятное ложе из наваленных друг на друга шкур. А на ложе… Что это? Показалось? Нет? Тимофей долго и напряженно всматривался в полумрак шатра. Факелы едва освещали темную нишу позади трона, и Тимофей не сразу различил утопающего в шкурах человека. Человек был весь, с ног до головы, обмотан окровавленными повязками.

— Княже! — шепнул Тимофей. — Там, за троном кто-то есть.

— Что? — Угрим оторвал вожделеющий взгляд от Черной Кости. — В самом деле?

Застонала Арина. Михель вынул из подставки факел и склонился над княгиней. Колыхнувшееся пламя на миг осветило пространство за троном. И человека на ложе. Тимофей наконец разглядел бледное лицо в кровавых, незатянувшихся еще, рубцах. Запавшие глаза были закрыты. Вернее, глаз. Один. Правый. Под рваным левым веком зияла пустая глазница.

— Феодорлих! — изумленно воскликнул Тимофей. — Княже, это же латинянский император! Значит, и он тоже уцелел?!

Хотя, следовало признать, Феодорлиху повезло гораздо меньше, чем Михелю.

— Скверно. — Угрим поморщился. — Феодорлих жив, но немощен. Формально оставаясь императором, он должен был передать бразды правления кому-либо из ближайших советников.

— Михелю? — подхватил мысль князя Тимофей. — Придворному чародею?

— Ему, — процедил сквозь зубы Угрим. — Других советников в императорском шатре я что-то не вижу. Похоже, Михель теперь отдает приказы от имени императора, но по своему усмотрению. И это будет продолжаться столько, сколько нужно латинянскому колдуну. Маг, конечно, не позволит Феодорлиху умереть, но и вряд ли станет торопиться с его исцелением. Что ж, Михель очень умно поступил со своим господином и покровителем.

Что значит «Михель поступил»? Тимофей, сбитый с толку, вопросительно посмотрел на Угрима.

— Княже, но ведь вовсе не Михель искалечил Феодорлиха, — напомнил он. — Это татары забросали императора сосудами с гремучей смесью.

— Возможно, все произошло именно так, — задумчиво произнес Угрим, — а может быть, Михель сознательно позволил степнякам сделать то, что они сделали.

— Но как?! — вытаращил глаза Тимофей. — Как позволил?! Если татарские громовые шары летели и в императора, и в него самого? Михель на моих глазах едва не расшибся, упав с лошади.

— «Едва»? — усмехнулся Угрим. — А ты уверен, Тимофей, что он не притворялся? Не отводил глаза? Не пускал морок?

— Но зачем, княже?

— Чтобы ввести вас в заблуждение. Чтобы понадежнее закрыть чарами себя и не столь надежно — Феодорлиха.

— А после дать уйти мне и ханскому послу? Михель ведь даже не пытался остановить нас своими заклятиями.

— Если он рассчитывал, что вы вольно или невольно приведете его людей к украденной Кости, то это вполне разумно с его стороны.

Тимофей задумался. Да, пожалуй, князь прав: разумно. Вполне… Он снова посмотрел в Окно.

Чья-то рука осторожно отодвинула входной полог шатра. Внутрь сунулась голова в начищенном шлеме. Стражник, собиравшийся о чем-то доложить, замер в опасливом полупоклоне, но сказать ничего не успел. Воин явился не ко времени, и Михель одарил его таким взглядом, что тот все понял сразу и без слов. Латинянин, склонившись еще ниже, поспешил ретироваться. Однако прежде, чем тяжелый полог опустился вновь, Тимофей успел разглядеть, что творилось снаружи.

Шли сборы. Необъятный лагерь Феодорлиха снимался с места. На берегу Дуная не было больше разукрашенных гербами и вымпелами шатров и палаток. Над рекой в свете горящих факелов выстраивались бесконечные ряды пеших и конных воинов.