Николай Романецкий - Конь в малине

Сняли еще одну «рубашку». Ребенок не умер.

Поинтересовался, почему Альбина раньше не могла оставлять младенцев живыми.

Она фыркнула.

– Не умела, – говорит.

– И как, – спрашиваю, – научилась?

– А вот так и научилась, – отвечает. – Я ведь по вечерам не мелодраммки с Викторией Подкопаевой в главной роли смотрю, как большинство русских бабёшек, а развиваю способности.

Я кивнул. А что тебе, думаю, еще остается?

В общем, дела пошли.

Но, в натуре, меня удивляет, как люди решаются покупать кота в мешке! Может, Альбина их заставляет? Кто знает, зачем она всякий раз требует три волоска с головы клиента?

Несколько раз снился Илюха Свидерский. Он грозил мне пальцем и кричал: «Ты продал душу дьяволу, а ливер – ангелу! Но ангел тебя не спасет, когда дьявол придет и по твою жизнь!»

Я вскакивал в холодном поту, бежал на кухню, пил минералку и курил. Катя просыпалась тоже, приходила следом, садилась ко мне на колени и прижималась к моей груди.

Страх быстро сменялся желанием, и я терзал ее, молчаливую и безучастную, тут же, на кухонном полу. Будто в меня и на самом деле вселился дьявол.

После третьей такой ночи она не выдержала.

– Господи ты боже мой! – говорит. – Ты сегодня словно воевал с моим телом, а не любил…

И я не нашел, что ответить, без слов ушел в ванную.

Позавтракали. И пошло-поехало продолжение.

– Тебя, – говорит, – Виталенька, что-то мучает?

– Нет, – отвечаю, – Катюша, все в полном порядке.

– Тогда почему ты кричишь по ночам?

Я выкручиваться начал.

– Кошмары, – говорю, – донимают. Урод, – говорю, – родился на прошлой неделе. Хоть сразу в Кунсткамеру…

Она заморгала, слезинка на левую щеку выкатилась. Катя ее даже не заметила.

– Я, – говорит, – думала, тебя такие случаи давно не волнуют.

– И у камня, – отвечаю, – бывает сердце.

Это цитата такая, не помню – из кого.

Катя опять заморгала, а у меня ощущение, будто мы на сцене, спектакль разыгрываем. А в зале один зритель – Альбина… Следующая реплика – по очереди – Катина. И Катя ее выдала.

– Виталенька, – говорит, – я хочу от тебя ребенка.

Я застыл. Потом повернулся к залу, погрозил Альбине кулаком – мол, шею сверну. А она мне три волоска показывает, которые я, в натуре, с такого расстояния видеть не должен, но – вижу!

А Катя взяла меня за руку, пальцы мои стиснула.

– Виталенька, – повторяет, – ты меня слышал?.. Я хочу от тебя ребенка.

И опять я не нашел, что ответить. Лишь молча обнял ее. Надо, думаю, уходить в пампасы.

Но где они, пампасы? С одной стороны Альбина, с другой – шлюхи из «Прибалтона». А посередине – между Сциллой и Харибдой – Катя.

Будь, что будет.

10 ноября

Вчера пришел абзац!

После разговора о ребенке я к Екатерине носа не показывал.

Сняли с Альбиной еще одну «рубашку» (младенец остался жив). Потом позвонил Пахевич, сообщил, что нашел очередного клиента и что тот уже расплатился. Пришлось мне ехать в славный город Псков (клиент оттуда). Там все прошло уже привычным макаром. Встретились, передал я ему шкатулку, объяснил технологию, он открыл крышку, вырубился, я сунул ему нашатыря под нос, и разбежались. Вернулся в Питер, получил у Пахевича нашу с Альбиной долю, поинтересовался, как ему удалось получить оплату за такой товар вперед. Пашенька угостил меня коньяком и предложил не лезть в его епархию. Пришлось убраться в состоянии неведенья.

В клинике расплатился с Альбиной. Серьезного базара не было. Видно, сложившийся расклад ее полностью устраивает.

Вечером покатил в «Прибалтийскую», снял на пару часиков путану, оттянулся во весь рост. Все-таки с этим сортом женщин много проще: им не надо от тебя ни любви, ни дитяти – лишь бы бабки отстегивал.

Позавчера позвонила Катя, лила в трубку слезы – неужели я, такой-разэтакий, ее разлюбил?.. Терпеть не могу Катиных слез. Вчера поехал к ней.

И не пожалел. После моего похода в пампасы все было, словно в первый раз. А потом она мне и врезала между глаз.

– Виталенька, – говорит, – я беременна. Но ты не пугайся! Я сделаю аборт. И не в твоей клинике.

– Не ошибаешься, – спрашиваю, – с беременностью-то?

– Нет, – отвечает, – сделала тест. Но завтра пойду проверюсь.

На меня вдруг такое спокойствие нашло. Все одно к одному. Значит, в натуре, все-таки это судьба. А судьбе не противятся даже боги.

– Про аборт и думать забудь, – говорю. – Рожать будешь у меня. И проверяться изволь ко мне.

Она вдруг потупилась.

– Не могу, – говорит, – я теперь у тебя. Господи ты боже мой! Одно дело – просто врачу показываться, а другое – своему…

Замолкла, не договорив. То ли хахалю, то ли любовнику…

– У меня для тебя, – отвечаю, – и просто врачи найдутся. Будешь наблюдаться у Натальи. Помнишь моего администратора?

Скукожилась вся.

– Хорошо, – говорит. И, не поднимая глаз: – А ты меня не бросишь?

Ну просто завал с этими бабами!

– Теперь, – говорю, – я тебя уже не брошу.

Расцвела, будто я ей миллион баксов завещал. А я нашел в себе силы для ответной улыбки.

1 декабря

Дневник совсем забросил.

Удивительное дело, когда сводил девок с ума ради кайфа, хотелось об этом писать, писать и писать. Теперь же будто кучу на виду у всех наваливаешь. И ведь знаю, что не прочтет все это никто (разве лишь в мемуары потом вставлю), а все равно! Завязать, что ли, совсем с этим словоблудием?..

Вкратце:

а) работы по снятию и продаже «рубашек» продолжаются;

б) дети остаются живыми, но Альбину порой просто удавить готов. Я не слепой – вижу, что она все время ревнует меня к Екатерине. Вот ведь характер сраный!

А у Кати будет сын.

Мой сын!

Теперь она живет у меня.

2 января

Вот и Новый год миновал. На тридцать первое Альбина вдруг пригласила меня и Катерину в кабак. Причем мне, су-у-ука, ни слова не брякнула. Позвонила прямо Кате. Я идти не хотел, но пришлось: не расстраивать же беременную женщину.

Для чего им обеим понадобился этот вечер – понятия не имею. Вели себя как закадычные подружки, хотя Катя поначалу и выпендривалась: вот, мол, какого мужика я у тебя сманила! Уже ночью, когда вернулись домой, спросила.

– Чего ты, – говорит, – в этой рыжей нашел?

– Откуда, – спрашиваю, – знаешь?

Она усмехнулась той улыбкой, которой бабы встречают глупость своих мужиков.

– Господи ты боже мой! – отвечает. – Да о вашей связи вся клиника сплетничала, когда я лежала.

Я поморщился: в натуре сплетничали, было.

– Все давно, – говорю, – прошло. Теперь мы с нею просто сослуживцы.

Катя опять усмехнулась.

– Это она, – говорит, – для тебя сослуживица. А ты для нее – мужчина всей жизни. Я знаю, я видела, как она на тебя смотрит. Гляди у меня!

И кулаком погрозила.

Пришлось слегка помять ей ребра. Вернее, правильнее будет сказать, что она мне помяла, поскольку и живот Катин, и ребра, и все прочее мы теперь бережем.