Татьяна Зубачева - Мир Гаора

Вот подбежали, пробились сквозь толпу к Матери две девчонки и кто-то из парней, что-то быстро, перебивая друг друга, стали рассказывать. Мать кивает, но смотрит на них, одиноко стоящих у парапета, оборачивается к другим матерям и говорит с ними. Те кивают, соглашаются. Остальные слушают их и тоже кивают. Нет, конечно, Ворон сказал глупость, никто их в жертву приносить не будет, скорее всего, им просто скажут, чтобы они ушли, шли вниз, или… или все уйдут, а они останутся здесь, вдвоём, отверженными. Как… как те, которых укладывают у решётки или параши, которых вынужденно по приказу надзирателя терпят рядом… Ворон молча, закинув голову, рассматривает небо и луну, ставшую заметно ярче, а лицо у него такое, будто ему и в самом деле всё равно, что будет, какое решение приняли матери.

Начальник ночной смены охраны отошёл от окна.

— Ну? — спросили его.

— Приказ вы знаете. Огонь на поражение только при попытке перелезть через ограду, а в остальном ни во что не вмешиваться. Сигнализация включена?

— Да.

— Тогда отдыхаем и до утра выход только по сигналу.

На столах всё уже готово.

— Командир, в честь праздника…

Начальник усмехнулся.

— Не развезёт?

— Да со стакана…

— Обижаешь, командир.

— Для нас и бутылка не доза.

— Огонь с вами, только на корпус позвоню.

В надзирательской ответили, что спальни пусты, все на дворе.

— Ну и хрен с ними, ложитесь спать. Дверь только заприте, а то они шалеют, — сказал начальник и положил трубку.

Водка уже разлита, закуска готова, и ему сразу подали стакан.

— Ну, с праздником, парни!

— И тебя, командир!

Выпили, закусили, теснясь за столом.

— А что, командир, они и впрямь шалеют?

— Луна, видно, действует.

— Наверное.

— Скоро завоют, услышишь.

— А потом?

— А хрен их знает, мне это по фигу.

— Что, и патрулировать не будем?

— Слыхал же, только при срабатывании сигнализации.

— Нам же легче.

— Всегда бы так дежурить!

— По сколько скидывались?

— Бесплатно, подарок от Сторрама к празднику.

— Ага, чтоб всем поровну.

— А ведь точно, им выть да нагишом бегать, а нам выпить и закусить.

— Хватит вам, сели праздновать, а говорим о чём?

— Ну их…

И разговор пошёл уже о своих, разумеется, более важных делах.

— Пора, — громко сказала Мать.

Старший пробился сквозь толпу и подошёл к стоявшим у парапета, остановился в шаге. Гаор невольно напрягся, подобрался как перед прыжком. Ворон остался в прежней позе, только глаза от луны перевёл на Старшего.

— Будем Мать-Землю заклинать, — сказал Старший. — Идёте с нами?

Гаор не понял, что собираются делать, но сразу кивнул.

— Да.

И мгновением позже сказал Ворон.

— Да.

Старший не улыбнулся, лицо его оставалось строго торжественным, но Гаор почувствовал, что он доволен их ответом.

— Тады пошли.

Ворон оттолкнулся от парапета, и они вслед за Старшим вошли в толпу. Но… но он же не знает, что надо делать, с ужасом подумал Гаор, ведь один неверный шаг или не то слово, и его выкинут, а он даже не понял, о чём идёт речь. Мать-Земля и всё, дальше непонятное, не слышанное раньше слово…

— Рядом держись, — бросил ему, не оборачиваясь, Старший, и Гаор, облегченно выдохнув, пристроился к нему.

— А ты со мной, — дёрнул Ворона за рукав Мастак.

— Пора, — повторила Мать и запела.

Вступили остальные матери, за ними женщины, звонко, высоко забирая, поддержали песню девчонки. Мужчины пока молчали, молчал и Гаор, хотя чувствовал, что протяжная и на первое впечатление монотонная мелодия словно приподнимает его, заставляя действовать, куда-то идти. Ни одного слова он не понимал, да и были ли слова? Просто… просто его… как в Валсе, когда вошёл, оттолкнулся от дна, а дальше тебя уже несёт, и только держи лицо над водой, чтобы не захлебнуться.

Запели мужчины, и Гаор открыл рот, давая вырваться наполнившей его изнутри неведомой силе. Зазвучали высокие голоса парней.

Двести голосов звучали то в унисон, то расходясь и переплетаясь сложным не повторяющимся узором.

Единой, ни на миг не прерывающей пение массой, они стронулись с места и пошли. Куда, зачем? — ничего этого Гаор не понимал и не хотел понимать. Чужая властная сила владела им, заставляла поступать так, а не иначе, будто его тело само по себе знало всё это и теперь делало должное, а он… Нет, он не мог и не хотел смотреть на это со стороны, и не сила внутри него, а он внутри чего-то огромного, что больше любого храма, больше… всего, больше самой жизни.

Краем сознания он вычленял из многоголосия знакомые по вечернему пению голоса, поймал лицо поющего Ворона, сообразил, что они вышли с рабочего двора на другой, примыкающий к фасадному, на огромный газон под переплетением пандусов и лестниц, куда только третьего дня завезли землю, видно, собирались пересевать. На границе бетона и взрыхлённой земли, остановились и, не прерывая пения, разулись. Вместе со всеми Гаор сбросил ботинки и шагнул вперёд, погрузив ступни в мягкую, прогретую дневным солнцем и влажную от выступившей росы землю.

Сами собой встали два круга, внутренний женский и наружный — мужской. Песня билась, вздымаясь и опадая, и Гаор вдруг различил знакомые слова: Мать-Вода, Мать-Земля, Мать-Луна. Медленно, то скользя, то рыхля землю ногами, люди пошли по кругу. Мужчины — направо, женщины — налево. Как сами собой срывались и отбрасывались назад, на бетон, рубашки и штаны. Прямо над газоном большая круглая ослепительно-белая луна, такие же ослепительно-белые тела кружатся по чёрной рыхлой земле. Женщины распустили, рассыпали по плечам и спинам волосы, сцепились руками по спинам. Мужчины положили руки друг другу на плечи. Круги теснее, ближе друг к другу, движение всё быстрее.

Гаор шёл в общем кругу между Старшим и Тарпаном, чувствовал их руки на своих плечах и сам держался за них.

Направо, налево, вперёд, назад, припадая на одно колено и вставая, мотая головой в такт шагам, разрывая горло песней. Женщины вдруг как-то все сразу повернулись лицом к ним, и теперь два круга шли то в одном направлении, то в противоположных, сближались и расходились.

Перед Гаором мелькали знакомые, но неузнаваемые сейчас лица, ставшие в лунном свете совсем другими. И нагота, собственная и остальных, не смущает и не волнует, он просто знает, что иначе нельзя, не может быть, обдумывать увиденное, вспоминать и анализировать услышанное, выспрашивая слова, он будет потом, а сейчас есть только это: земля под ногами, луна над головой, и влага росы на теле. Мать-Земля, Мать-Вода, Мать-Луна, мы дети ваши, не покиньте нас, помогите нам…

Поют эти или другие слова? Неважно, это он молит об этом, простите меня, что на чужом языке зову, но примите меня… себя в жертву отдам, силу свою вам отдаю…