Татьяна Зубачева - Мир Гаора

Девчонка жарко до слёз на глазах покраснела, а женщина так смеялись, что Маманя только рукой ему махнула, иди, дескать.

В спальню Гаор пришёл ублаготворённый и сразу залез к себе, разделся, уже засыпая, повесил рубашку и брюки на перекладину в изножье и заснул, как провалился.

Разбудил его только шум пришедших на обед, и он даже спросонья не сразу сообразил, что такое творится.

— Рыжий, давай по-быстрому, — мимоходом бросил ему Сташий, — обед проспишь.

В умывалке толкотня, разбирают развешенное на просушку бельё, некоторые прямо тут же переодеваются в сухое, а то прихватит по-мокрому холодным ветром… тады только молись, чтоб кровяница не привязалась.

— Давай, мужики, обед стынет! — орет дневальный.

— Заткнись, Губоня, без тебя знаем.

— Рыжий, ты щас где?

— На складе, — бросает на ходу Гаор, натягивая поверх подсохшего белья комбез.

Носки… вроде эта пара посуше, её и надевать, а другая пусть сохнет, постирать бы, не сообразил сразу, а теперь некогда, вечером обе пары стирать.

— Губоня, моё на трубу тогда.

— Валите, мужики, знаю.

Вроде совсем недавно ел, а сел за стол и накинулся на еду, как скажи после карцера — удивился про себя Гаор, быстро, наравне со всеми, хлебая суп.

— Рыжий, — позвал его Булан.

Гаор поднял на него глаза.

— Ну?

— А куда это хозяин тебя дёрнул?

— Снег трактором чистить.

— Нуу? — удивились соседи по столу.

— А ты могёшь?

— Могу, — кивнул Гаор.

— А такую, ну, хозяйскую, тоже могёшь?

Гаор понял, что говорят о легковушке, и кивнул.

— И легковую могу.

— Каку-каку?

— Легковую, — повторил Гаор и стал наскоро, между глотками объяснять, какие бывают машины.

— И все могёшь?

— Все не все, — Гаор уже дожёвывал кашу, — а многие да.

— Что умственность-то значит!

— Паря, а выучился где?

— В училище и на фронте, — ответил Гаор, вытряхивая себе в рот последние капли киселя и переворачивая кружку вверх дном.

Зачем так делают, он не понимал. Ведь как ни старайся, а что-то остаётся, а значит, стекает по стенкам на стол и потом его приходится отмывать, лишняя работа, но поступал как все. Коль попал на такой Устав, то и живи по Уставу.

— Вечером доскажешь, — встал из-за стола Зайча.

Вместе со всеми встал и Гаор, поклонился Матери и сидевшей за их столом Мааньке. Матуня, Мамушка и Матуха ели за женским столом, вроде и Маманя — главная по кухне и вообще хозяйству — там же.

Построение в коридоре. Плешак радостно ухмыляется ему и быстро шепчет.

— Во здорово, паря, а то одному и несподручно теперь.

И Гаор кивает в ответ.

На дворе уже темнеет, а к складу они подбегают почти уже в темноте. Но ничего, он сегодня уже на снег и свет насмотрелся, под конец езды даже ломило в глазах.

— А вот и мы, господин надзиратель, — весело здоровается Плешак.

— Что, — надзиратель, обыскав Плешака, шлепком по лысине отправляет его за дверь, — рад, что напарника вернули?

Следующим шлепком, уже покрепче и по спине, вбрасывают Гаора, и дверь лязгает, не дав Плешаку ответить.

— Ну, паря, — Плешак пытливо смотрит на него, — работаем? Иль тебя совсем машина ухайдокала?

— Чего? — спросил Гаор, берясь за контейнер, который явно был не на месте.

— А то самое! — засмеялся Плешак и пожаловался, — скучно мне тут без тебя было.

— Сейчас развеселю, — пообещал Гаор, — давай в слова играть.

— Давай, — согласился Плешак, — ты вон ту дурынду только вон туды приткни.

— За ней приедут к вечеру, — возразил Гаор, перекатывая энергоблок в угол слева от двери. — Что такое Дубравка?

— А, девку одну так зовут! — понимающе засмеялся Плешак, — ты, что она махонькая, не смотри, в сок вошла уже, так что тут всё в самый раз в порядке.

— А имя откуда?

— Да от дубравы, лесок дубовый значитца, видал?

— Дуб? Видал, конечно. — Гаор вспомнил её круглые карие как жёлуди глаза и улыбнулся. — Похоже. А вот ещё…

— Сыпь, паря, — кивнул Плешак, озабоченно оглядывая штабель коробок с электрочайниками, — ты вон тот край подровняй, чегой-то на перекос пошёл. Ну, так чего?

"Играть в слова" — объяснять Гаору, какое слово что значит и откуда оно такое взялось, Плешаку очень нравилось. И они трепались почти без умолку.

А Гаор всё больше убеждался в правоте Седого. Это не отдельные слова, не просто неправильности, а настоящий язык. И начав его учить хотя бы для того, чтобы в нём меньше видели чужака, он всё с большим интересом делал его своим. Незаметно для себя он всё чаще вплетал в речь новые, недавно ещё непривычные чужие слова, а теперь простые и понятные. Большинство говорило на смеси дуггурского и… вот как называется этот язык, никто даже случайно не обмолвился. Опять же, как говорил Седой. "Они" и "мы", но кто они, "мы"? Дуггуры, голозадые, лягвы… это понятно. "Мы" — исконные, тутошние, он уже знал эти слова, разобравшись с помощью Плешака, что по сути это то же самое, что коренные жители, аборигены. Но опять же, кто "мы"? Аборигенами или або себя не называли, никто. И за "або", скорее всего, могут врезать, проверять догадку на практике не хотелось. Спросить впрямую? Нет, раз об этом так молчат, то спрашивать — это нарываться. Ты в разведке. Это что касается надзирателей, отстойников и тому подобного. И на редакционном задании. Это — для всего остального. Задача журналиста — разговорить собеседника, сделать так, чтобы тот сам захотел дать тебе информацию, лобовые вопросы не годятся. Ну и не будем. Спешить ему некуда.

И ему самому есть, что рассказать им. Понятно, что сегодня вечером ему придется рассказывать о машинах. Какие они бывают, чем танк отличается от трактора, а легковушка от грузовика. Что ж, он не против. Когда информацией делятся, её количество увеличивается. Первый парадокс журналистики — любил говорить Туал.

В очередную выдачу Гаор неожиданно получил прибавку. Синюю фишку.

— Три белых за склад, и одну синюю за машину, — распорядился Гархем.

Про "мягкие" и "горячие" речи не было, раздеваться не заставляли, так что всё у него обошлось прямо-таки прекрасно.

В спальне Гаор уложил фишки в тумбочку и пересчитал сигареты. До сих пор он определенную себе норму выдерживал и до следующей выдачи должно хватить. Он проверил зажигалку, посмотрев её на свет. Тоже должно хватить. Такие обычно рассчитаны на пятьдесят щелчков, и их выдают через одну сигаретную выдачу. Сдаёшь пустую и получаешь новую — объясняли ему.

— А если раньше кончится? — поинтересовался Гаор.

В ответ не слишком весело засмеялись.

— Значит, лишнего курил. Не положено.

— А могут и влепить.

— Не, за это "горячих" не дают. Так, "по мягкому", и то, скажем, раза два.

— А это на кого нарвёшься.

— Да, могут и просто по морде смазать.

— А могут…