Виктор Исьемини - Весенние грозы

Старший мастер - не пьянь подзаборная, с ним разговор другой вышел, уважительный... хотя и тоже - не без нажима. Мол, младший тоже человек, да и семья его чем повинна? Жену и так Гилфинг наказал, муж - дурень, с начальством ссорится.

Потом Гедор переговорил с самим плотником, мол, гордость свою потом покажешь, а пока - чего ж, прояви уважение к старшине, что бы ты о нем ни думал. Парень и сам понимал, что врага не по своему росту выбрал, да гонор мешал при жене и при товарищах по цеху достоинство уронить, не хотелось на попятную идти. Но после разговора с Гедором плотник согласился - Мясник пообещал, что старшина не станет злобствовать, отнесется по-человечески. Мол, ему тоже не годится первому мириться - старший же! Выбрал парень подходящую минуту, поклонился мастеру, шапку снявши. Прощения просил громко, не для виду, а при всех, внятно. Ну и старшина, конечно, кивнул:

- Гилфинг прощать велит, так и я прощаю. Да, кстати, на будущей неделе сделаем тебе испытание. Сдается мне, пора тебе в мастера переходить. Покажешь, чему обучился, поглядим, посоветуемся со стариками.

Совсем славно закончилось - были врагами, а стали просто друзья настоящие. Как и надлежит, когда в одном цеху состоят!

Гедор хвалил жену - в таких делах авторитет растет быстрей, это даже лучше, чем пугать и предлагать покровительство. Молодец, Солнышко. И в Вейвере слух пошел такой, что неплохо было бы устроить, как в больших городах. Есть такой человек, который всем помогает, всегда любое дело решит - так и ему бы в ответ поклониться денежкой. Хороший слух, правильный.

Удивительное дело - вейверцы, едва ли не единодушно, полюбили пришлых. Редкий случай в краю, где чужаков всегда встречают настороженно. Однако тут вышло совсем иначе. Дела - Солнышко, добрая подруга и славная женщина, Гедор - этот и вовсе человек высокого полета, хотя и низкого рода. В замке такого бы не оценили по заслугам, но в городе - иное дело! Старика Селезня тоже уважали, хотя он, как раз, никому ничего доброго не сделал. Однако и на него будто бы ложился отсвет доброй славы Мясника и Делы. Даже Торчок - дурень и вороватая бестия, а и к тому относились с симпатией, жалели убогонького.

Как-то вечером, когда Гедор снова явился к Медузе обновить магию в амулетах, колдун, криво скалясь, поведал, что старшины уже совещаются между собой, как бы половчей собирать деньги уважаемому мастеру Гедору.

- Ишь ты, - удивился Мясник. - Эти-то чего заботятся? Я думал, им, наоборот, не по нраву окажется, что мелкие людишки ко мне льнут. Это ж как бы в обход их, получается.

- Тоже верно. Но ты не все понял, - стал объяснять Рудигер, раскладывая на столе медальоны и перстни Мясника. - Они верно поступают.

- Объясни-ка?

- Погляди, у них власти настоящей нет. Власть - у сеньора.

- Ок-Дрейс? Да он же здесь и не появляется. Медуза, ты чего? Все деньги проходят через цеховых старшин, а у кого деньги - тот и сверху!

- Я не знаю, как тебе еще объяснять... Старшины не имеют настоящей власти, они между сеньором и своими мастеровыми. Они привыкли, приспособились крутиться в этом узком местечке. Если их место займешь ты - они потеряют много. Если людишки сами сговорятся тебе платить, выйдет, что их, городских старшин, выперли из того узкого местечка, о котором я тебе толкую. Деньги пошли в обход.

- Ну так я же об этом!

- А если ты станешь получать денежку через них, - гнул свое Рудигер, - они в своей малюсенькой вотчине останутся. Им все равно, кому отдавать, ок-Дрейсу или тебе, лишь бы через них монета шла по-прежнему. Деньги им не принадлежат, хоть так, хоть этак! Но они довольны тем, что имеют.

- К рукам прилипает, небось. Когда деньги в одном месте принял, в другом отдал, не может толика не прилипнуть.

- Да, это само собой! - в голосе мага была досада. - Ну как ты не видишь? Мясник, ты вот думаешь, мастеровые внизу, господин вверху, а городской Совет - посередине, между тех и этого.

- А разве не так?

- Нет, не так. Совет, хоть и между, а служит своим мастеровым так же, как и ок-Дрейсу. Вот они и вынуждены угождать и рыцарю, и собственным подручным. Если подручные дозрели тебе платить, они, цеховые старшины, вынуждены это желание угадать и придумать, как бы его исполнить. Если они не угодят - потеряют многое. Местечко свое утратят, то самое узкое местечко, где у них к пальцам монетки прилипают. Понял теперь?

- Нет, не понял, слишком сложно. Медуза, ты как-то запутываешь простые вещи. Зачем?

- Потому что люди здесь так живут, - колдун пожал плечами. - Здесь тебе не Ливда. Здесь все иначе. Ты говоришь - сложно. А для местных это очень даже просто и понятно, вот черное, вот белое... и ничего посередке нет. Сейчас они в тебя все уверовали, ты их кумир, им кажется, что ты способен все их беды разрешить, даже сомнений нет. Стало быть, старшины ищут себе местечко при твоей особе - такое же, как при сеньоре ок-Дрейсе.

- В самом деле, дурни.

- Это как ты скажешь, а по-своему они правы. Ладно, хватит трепаться. Давай, я наконец займусь твоим барахлом.

- Как же так, - повторил Гедор, - что старшины служат собственным же подручным? Дурость какая-то, этого не может быть!

Маг уже не слушал, он прижал ладони к вискам, чтобы лучше сосредоточиться, прищурил водянистые глаза и бормотал магические формулы. Рудигер раскачивался над разложенными на столе амулетами, и его тень в такт ползала взад и вперед по стене...

Гедор удивлялся себе - он вдруг понял, что даже получает удовольствие, когда торчит в лавке. Нет, не от того, что покупатели суют мелкие деньги в обмен на всякую дребедень. Эти медяки - тьфу, ерунда. Да скоро весь Вейвер станет платить ему, тогда пойдут настоящие доходы. Вейвер уже готов.

Мясник чувствовал, что сердце маленького городка стало биться не в зале, где собирается городской Совет, не в замке Дрейс, невесть в какой дали отсюда, а в небольшой комнатенке, где по стенам на полках разложена хозяйственная мелочь. Все вейверцы ходят сюда, просят, благодарят, советуются. И Гедору приятно. Он даже начал ощущать приязнь к этим людям, хотя никогда не предполагал, что способен на подобное чувство.

Разбойничьи правила предписывали делить Мир на членов собственного братства - и всех прочих людишек, чужаков. По отношению к братству - полное самоотречение, готовность рискнуть жизнью, беспрекословно поделиться имуществом... Разумеется, на деле атаман собирает казну братства, и расходует по своему усмотрению, он один решает, кому какая доля причитается. Но это как-то само собой. Главное в другом - братство обирает чужих, и несет атаману, который потратит на пользу братству. А в Вейвере Гедор ощутил потребность рассуждать о чужих заботах, будто весь город - его братство, хотя клятву никто из местных, понятное дело, не давал. Вот уж странно! Получалось какое-то братство, хотя и неправильное.