Стивен Эриксон - Охотники за Костями

— Вы примете нашу службу, Верховный Кулак?

— Что?

— Мы кочевники, — объяснил Матток. — И дома теперь у нас нет. Семьи наши рассеялись, и нет сомнений, что многие погибли от чумы. Нам некуда идти и не с кем биться. Если вы отринете нас и прогоните, наша армия рассыплется. Мы будем умирать, нас зароют в песок или забросают соломой. Воин повернется против воина, и кровь прольется ни за что. Примите нас в свое Войско, Верховный Кулак Ганоэс Паран, и мы будем сражаться на вашей стороне и умирать с честью.

— Ты не имеешь понятия, Матток, куда именно я веду Войско.

Старый воин — спутник Маттока резко засмеялся. — Пустыня, исчерченная следами стоянок, или пустыня невиданная никем — есть ли разница? — Он поглядел на командира. — Матток, друг мой, шаманы говорили, что он убил Полиэль. За одно это я пойду за ним в Бездну — если он обещает головы, которые можно рубить, и парочку женщин, которых можно любить. Именно этого мы ищем, не так ли, пока боги не поймают нас на аркан и мы не спляшем в последний раз… Да я устал бегать!

Взиравший на Парана Матток только кивнул.

"Четыре тысячи или вроде того. Лучшая легкая кавалерия континента, все до одного опытные воины". — Харлочель, вы назначаетесь связным при командоре Маттоке. Командор, вы теперь Кулак, и Харлочель ожидает списка офицеров, действующих и потенциальных. Малазанская армия использует кавалерию единицами по пятьдесят человек, по сотне и три сотни. Соответственно перестраивайте структуру подразделений.

— Будет исполнено, Верховный Кулак.

— Кулак Руфа Бюд, обеспечьте разворот колонн. И… Ното Свар, найдите Ормулогана.

— Снова?

— Идите.

"Да, снова. Я задумал новую карту. Назову Спасением. В настоящий момент она в сфере влияния Дома Цепей. Но что-то мне подсказывает — вскоре она из него вырвется. Грязь стечет с нее. Эта карта будет Свободной. Во всех смыслах слова. Свободной — и, возможно, ей предназначено стать самой опасной силой нашего мира.

Черт побери! Я должен был быть жестоким. Эта Ша'ик Возрожденная и ее уроды — последователи… нужно было вырезать всех. Как и настаивает Матток".

Он сделал бы то, на что сам кочевник не решился. "Мы с ним похожи. Оба…слабаки.

Не удивительно, что он уже мне нравится".

Харлочель поехал рядом с Маттоком назад, к гребню холма, к строю воинов пустыни. Вестовой поглядел на новоиспеченного кулака: — Сэр, когда вы говорили о Ша'ик Возрожденной, было что-то… что вы едва узнали ее.

— Точно. Она одна из приемных дочерей прежней Ша'ик. Конечно, и Леомен и я знали, что она… не такая, какой кажется. О, она избрана богиней Вихря, нет сомнений — но она была не дочерью пустыни.

— Не здешней?

— Нет, она была малазанка.

— ЧТО?

Спутник командора хмыкнул и сплюнул: — Да, мезла. Адъюнкт и не узнала. Я так слышал. Она зарубила женщину в шлеме и доспехах. И ушла. Тело потом пропало. Мезла убила мезлу — ох, как должны были смеяться боги…

— Или, — пробормотал Харлочель, — рыдать. — Он хотел было задать новые вопросы про эту Во'зрожденную, но в воображении всплыла череда трагических образов, вариантов рокового поединка в Рараку, после которого пустыня стала морем. Он промолчал, взбираясь на склон вслед за двумя воинами, а затем с головой ушел в заботы по формированию новой структуры Маттоковой конницы.

Занятый делами, он не доложил Верховному Кулаку об этой беседе.

В трех лигах от Города Падших Паран развернул войско, направил на дорогу к далекому Арену. На путь, который увел их от Семи Городов.

Чтобы никогда не вернуться.

Саур Батрада и Хольб Харат вошли в деревушку, лежащую в четырех лигах от портового города Сепик. Она вели двадцать воинов Эдур и сорок летерийских морских пехотинцев. Там они собрали порабощенных выродков — полукровок, ритуально освободили их, ничего не понимающих, от символических цепей, а затем сковали цепями вполне осязаемыми и погнали назад, к городу и эдурским ладьям. После этого Саур и Хольб стащили местных людей к овину, который предварительно подожгли. Они заставили матерей, одну за одной, бросать своих детей в ревущее пламя. Потом женщин изнасиловали и обезглавили. Их мужей, братьев и сыновей заставляли смотреть на все это. Наконец, оставшимся в живых деловито отрубили руки и ноги, бросив истекать кровью среди блеющих, забрызганных алым овец.

В тот день в сердце Алрады Ана родился стон, и он, отчаиваясь и ужасаясь, день и ночь слышал его. Тень Рулада накрыла Тисте Эдур, и не важно было, как далеко отсюда находится трон и оседлавшая его безумная тварь. В тени роились кошмары, от которых не будет пробуждения.

Память все стонала, все являла крики, вырывавшиеся из глоток горящих детей, их извивающиеся в пламени тела, отражения огней на равнодушных лицах Эдур. Летерийцы тогда отвернулись, ошеломленные ужасом. Если бы сам Алрада мог сделать так же, не выдавая себя! Вместо этого он стоял, один из многих, и не выдавал внутренней ярости. Ярости, готовой сломать… все. "Во мне", думал он той ночью в Сепике, когда за стенами звучали звуки погрома, — "во мне не осталось ничего стоящего". В ту ночь он впервые в жизни обдумывал возможность самоубийства.

Признак слабости. Окружающие восприняли бы это именно так — они не готовы не только на протест, но даже на пассивную сдачу — они плевали бы на его труп. "Воители" вроде Хольба Харата и Саура Батрады вытянули бы ножи и, склонившись, изуродовали бесчувственное тело, ибо эти двое уже полюбили кровь и боль. И были не одиноки в такой любви.

Король Сепика умер последним. Ему пришлось стать свидетелем гибели своего народа. Говорят, он был добрым правителем — "ох, как Эдур презирали такие речи, для них они стали злым и намеренным оскорблением". Несчастный извивался в руках двоих воинов, которые хватали его за седые волосы, чтобы поднять голову, чтобы он ВИДЕЛ. Ох, как он рыдал и кричал. Потом Томаду Сенгару наскучили его вопли, и он приказал сбросить короля с башни. В падении его плач превратился в стон избавления. "Он смотрел на камни мостовой, ожидая скорой встречи с ними как спасения. Таков наш дар. Единственный, на который мы способны".

Алрада Ан снова вытянул две мерудские сабли, изучил глубокие зазубрины. Они надежно и почти ласково лежали в его мозолистых ладонях. Он услышал оживление собравшихся на палубе воинов и поднял голову: тот, кого зовут Таралек Виид, проталкивался сквозь толпу, за ним шли Атрипреда Яни Товис и Джаг по имени Икарий.

Грустный на вид, высокий — выше всех Эдур — воитель вооружился лишь старым односторонним мечом. Ни лука, ни ножен для клинка, никаких доспехов. Однако по спине Алрады Ана пробежал холодок. "Действительно ли он несравненный боец? Что мы увидим сегодня за вратами?"