Константин Ветошко - Три грани рока

Противник Торстена от него такой прыти не ожидал, и пришлось прождать некоторое время, пока он полностью одоспешится. Юноша это время провел, сидя все на той же колоде и лениво наблюдая за приготовлениями лучшего бойца первого тавта. Кель еще до начала схваток уверенно заявлял, что именно он является самым опасным конкурентом в сотне, и оказался прав.

Телосложение у этого рекрута было довольно внушительное. Ни ростом, ни шириной плеч он не уступал Торстену. Старый шрам, рассекающий бровь, придавал его лицу некоторое мрачноватое очарование. Когда рекрут пришел в тренировочный лагерь, он поведал свою историю только наставникам, а рекруты даже не знали его настоящего имени, довольствуясь прозвищем «Коготь». Это в имперской армии не запрещалось, пришедший сюда имел право начать жизнь с чистого листа, если за ним, конечно, не тянулся шлейф преступлений или долгов.

Юный норд пристально следил за движениями рекрута, пытаясь определить, насколько он хороший боец. Естественно, созерцание того, как тот не спеша надевает шлем, ничего не дало, и приходилось надеться, что Кель не ошибся, утверждая, что хоть это и очень серьезный противник, но Тору вполне по силам.

В этот раз вокруг площадки толпа собралась куда внушительнее — почитай вся их сотня. Торстен, дождавшись, пока противник встанет напротив, попытался поймать его взгляд. Коготь не стал отводить глаза. Несколько секунд противники сверлили друг друга тяжелым взглядом. Оба были спокойны и уверены в своих силах. Ни тени сомнений не мелькнуло ни в голубых глазах норда, ни в карем взгляде его противника. Эта незримая дуэль прекратилась только тогда, когда мастер дал отмашку, начиная бой.

С первых же секунд схватки Торстен понял, что противник ему достался действительно серьезный. Бойцы раз за разом сходились в ристалище, поддерживаемые азартными криками остальных рекрутов. Удары сыпались один за другим, большинство из них приходилось в щиты, но иногда особо удачная серия или ошибка противника заканчивалась попаданием. Несколько раз оба бойца пытались провести удары ногами в нижний край щита соперника и в этот момент достать мечом открытую голову. Каждое удачное действие встречалось громкими криками…

Торстен не знал, сколько времени уже продолжался бой. Легкие разрывались, глаза ел пот. Норду казалось, что каждый наносимый им удар станет последним и он больше уже не сможет поднять меч, но юноша, превозмогая усталость, раз за разом обрушивал клинок на противника. Движения обоих бойцов все замедлялись. Серии стали короче, а иногда и вовсе уступали место отдельным ударам.

Все чаще рекруты застывали на месте, навалившись друг на друга щитами и стараясь побороть противника. Иногда, когда дистанция между бойцами была очень мала и не позволяла замахнуться, они начинали наносить удары яблоками противовесов тренировочных мечей. Несколько раз противники после такой борьбы вместе оказывались на земле, но мастер сразу прекращал бой и продолжал его лишь после того, как они поднимались на ноги.

Когда Торстену уже стало казаться, что они бьются, раз в пять дольше, чем положено, наставник остановил схватку. Пока судьи совещались, юноша, сняв шлем, с трудом стоял и пытался хоть как-то успокоить сердце, грозящее выпрыгнуть из груди. Очень болела правая кисть — даже стеганая рукавица с несколькими нашитыми пластинами не смогла смягчить один из пришедшихся в уязвимое место ударов. Усталость от схватки отошла на второй план, уступив место волнению за ее результат. Нет, Торстен был уверен, что выиграл бой, но переживал, заметили ли это мастера.

Наконец от группки судей отделился тот самый, что командовал боем, и вышел в центр ристалища. Небрежным жестом прекратив гул обсуждающих упорную схватку рекрутов, он начал объявлять результаты. Но сначала мастер похвалил противников и даже обмолвился, что они уже отдаленно напоминают настоящих императорских воинов, а не мешки с дерьмом, которыми по-прежнему остаются многие из здесь собравшихся. Все это молодой норд пропустил мимо ушей, с нетерпением ожидая главных слов. И вот, наконец, был объявлен победитель. Им стал Торстен, и не на шутку расстроенному Когтю пришлось подойти и поздравить победителя.

Торстен хотел направиться к вожделенной колоде, но не тут-то было. Рекруты, как сговорившись, посчитали своим долгом подойти поздравить победителя и пожелать ему удачи в завтрашних боях. Торстена хлопали по спине, пожимали руку, о чем-то спрашивали и что-то желали, а он только и думал о том, как бы поскорее стянуть с себя пропитанный потом набивной доспех и дать прохладному ветерку добраться до разгоряченного тела…

На следующее утро Торстен проснулся за несколько минут до сигнала побудки, чего с ним никогда еще не случалось. Обычно из сладкого сна непременно вырывали именно ненавистные удары гонга. Но волнение перед предстоящими схватками давало о себе знать. Торстен всю ночь беспокойно ворочался и проснулся настолько легко, будто и не засыпал вовсе.

По случаю предстоящих сегодня боев тренировки как таковые были отменены, естественно, за исключением утренней пробежки и разминки. Выйдя из барака, норд зябко поежился. Его предки жили в куда более суровых условиях, но он, воспитанный в довольно теплых землях, особой устойчивостью к холоду не отличался. Весна уже вовсю вступала в свои права, но по утрам все равно еще было очень зябко.

Торстен с тоской обвел взглядом лагерь, вернее, ту его часть, которую мог различить в предрассветной мгле за плотным туманом, окутавшим окрестности. Солнце еще не поднялось над горизонтом, но уже, наверное, немного осветило небо… Молочная пелена густого тумана казалась фиолетовой, в ней с трудом угадывались очертания соседних барков.

Почему-то открывшаяся картина крайне удручающе подействовала на Торстена, и у него впервые закралась мысль, что, возможно, он не сможет стать сегодня лучшим бойцом. Юноша поскорее прогнал предательскую малодушность, но червячок сомнений уже успел закрасться и начал подтачивать до сего момента непоколебимую веру в свои силы. Неизвестно, до чего бы додумался Торстен, но как никогда вовремя за его спиной возник Кель и сразу хлопнул его по спине, едва не заставив растянуться на пороге барака.

— Вижу твои мысли! Не трусь, ты у нас вне конкуренции! Раздавишь всех этих выскочек, как гранитная глыба песчаник! — весь вид выходца из трущоб излучал оптимизм и уверенность в победе друга.

— Это как, интересно, можно видеть мысли? — потирая плечо, буркнул Торстен.

— Да очень просто. Когда такой олух, как ты, застывает в дверях, разглядывая столь безрадостно выглядящие окрестности, — к клирику не ходи, наверняка он не туманом любуется, а о чем-то переживает. Повода заподозрить тебя в такой глупости, как влюбленность в какую-нибудь пустоголовую вертихвостку, ты не давал, а значит, ни о чем, кроме предстоящих боев, ты думать не можешь. Можешь не восторгаться моей непревзойденной логикой, я и так знаю, что велик, — не выдержав собственного серьезного тона, Кель жизнерадостно засмеялся.