Юлия Фирсанова - Отдыхать, так по-божески!

Богиня думала о том, что придется отложить нахлобучку за болтливый язык, из-за которой она собственно и решила сейчас заглянуть к брату. Элия всегда немного злилась на родичей, готовых сплетничать как девицы, по любому самому незначительному поводу, если дело касалось ее. Вот и утром Кэлберт не упустил случая поделиться с Энтиором впечатлениями о Нрэне, покидавшем покои кузины. Но сейчас упрекать брата не стоило. Он, бедняга, еще долго будет приходить в себя после своего неудавшегося 'покушения'.

'Потом', - отложила нагоняй богиня и заговорила о последнем плавании Кэлберта. Тот с удовольствием поддержал разговор, вытащил из шкафа несколько прелестных безделушек, которые привез из путешествия, и новые морские раковины. Гордо демонстрируя сестре экземпляры, пополнившие его коллекцию, мореход увлеченно рассказывал о том, что повидал.

Рассказывал он долго, а Элия терпеливо и с искренним интересом слушала, подбрасывая вопросы для поддержания беседы. Занятия с Итвартом богиня посетила сразу после того, как братья кончили трепаться о доведении Нрэна, а других срочных планов до самого вечера не предвиделось. Незаметно подошло время обеда. Элия открыто бросила взгляд на большие корабельные часы в углу гостиной и заметила:

— Почти три часа. Пригласите даму пообедать, Гроза Океана Миров? Пора.

— С наслаждением, моя прекрасная леди. К вашим услугам, — встав, принц церемонно поклонился богине и подал руку. В карих глазах мужчины заплясали смешинки. Элия хочет, чтобы он сопроводил ее к столу, на него не сердятся!

Богиня тепло улыбнулась и вложила пальцы в раскрытую ладонь брата.

Ворвавшись как отчаянный вихрь смерти в свои покои, он запер все двери на засовы, наложил заклятье тишины и приказал к себе никого не пускать, даже если будут рушиться вселенные. Смыв кровь страданий и перевязав раны, он удалился в комнату отдыха, опустился на ковер среди привычных вещей, пребывающих в неизменной гармонии долгие столетия, заварил чай, досконально следуя обряду очищения, и погрузился в медитацию.

Одну за другой осушая чашки медленными глотками, воин пытался думать о чем-нибудь приятном, но каждый раз, когда взгляд Нрэна падал на туго перебинтованную руку, покрытую толстым слоем целительной мази, все тщательно собранные крохи спокойствия в дикой панике бросались врассыпную. Воин вздыхал и терпеливо начинал собирать их заново.

А время неумолимо. Оно плетется как черепаха, когда больше всего на свете желаешь его поторопить, и неудержимо мелькают мгновения, если мечтаешь, чтобы оно застыло навсегда. Приближался обеденный час. Маленькие часы на черном столике у стены навязчиво подсказывали об этом хозяину. Тот, стараясь не смотреть на них, продолжал пить чай, хватаясь за свое внешнее спокойствие и тишину как за последнюю тонкую нить спасения.

Но так устроен мир: все кончается, даже чай, не говоря уж о времени. Принц понял, что больше медлить нельзя, иначе он впервые в жизни опоздает на официальный обед. Осторожно поставив любимую чашку на черный столик, бог поднялся с подушек и шагнул к двери. Решительно, чтобы не осталось времени на сомнения, Нрэн распахнул ее и замер: у самого порога лежало нечто. Безумный загнанный взгляд принца остановился на вещи, имевшей вполне невинный для стороннего наблюдателя вид, и оторваться уже не смог. Нрэн опустился на колени и поднял ее с пола. Знакомый запах, нежное кружево под пальцами… Бог понял, что на обед он сегодня не пойдет, проще умереть. И не было сил выяснять, кто подбросил ему эту вещь, преодолев все меры защиты. Боль, страсть, неистовое всепоглощающее желание требовали хоть какого-то выхода.

Зажав в руке находку, мужчина побрел в маленькую потайную комнату без окон. Приложив руку к деревянной панели, Нрэн прошептал одними губами слово-ключ и, толкнув дверь, вошел внутрь. Скинув у входа халат, побрел босиком по мягкому золотистому ковру к портрету.

Элия смеялась над ним, Элия в черно-серебристом платье с низким, низким почти до неприличия, сводящим с ума декольте. Смеялись безжалостные серые глаза принцессы, самой прекрасной, самой желанной женщины во вселенной.

Неизменные боль и восторг охватили душу бога, когда он прислонился к стене рядом с портретом и зашептал, срываясь на крик:

— Элия, я люблю тебя! Что же ты делаешь с моей душой, ведьма? Она нужна тебе, так возьми. Я люблю тебя, люблю! Люблю!!!

Элия смеялась над его словами. Тонкие пальцы играли костяным веером. Тем самым, что когда-то на балу безжалостно рассек его губы в кровь, когда принц не смог поддержать беседу. Какая беседа, он тогда не в состоянии был даже сдвинуться с места, ее декольте лишило его дара речи и последних мозгов! Изящный костяной веер в совершенной руке. Кровь и восторг от сознания ее прикосновения… Он потом украл этот веер, — припугнул пажа и приказал принести его. Все было так легко. Как всегда, не понадобилось даже денег. А за портрет он заплатил щедро. Руководствуясь вкусом заказчика, художник опустил и так глубокое декольте сверх всякой меры, едва не шагнув за грань приличия. Принц проследил, чтобы вдова получила те деньги и достойное содержание…

Нрэн лег на ковер, все еще глядя на портрет, и поднес недавнюю находку к губам, вдохнул пьянящий желанный запах. Элия смеялась над ним.

'Пусть. Все равно, — обреченно решил воин, любуясь изображением. — Да, я дурак, идиот, смейся. Смейся надо мной, любовь моя, смейся, сколько хочешь. Я и сам посмеялся бы над собой, если бы мог…'

Старшего племянника короля голодные и вечно-голодные (имеется в виду принц Кэлер) родственники, принося в жертву свой аппетит, прождали без малого пять минут. Принцы пребывали в полном недоумении, не зная, что делать дальше. Прежде педант Нрэн никогда не опаздывал на официальные трапезы.

Трагическое положение спасла Элия. Она вспомнила о друге кузена, который нынче утром собирался в дорогу. Решив, что Нрэн, следуя каким-нибудь неизвестным серому большинству воинским обычаям, слишком занят проводами Ларса, и успокоившись на этом, все кинулись к столу.

Не успев еще вусмерть надоесть друг другу, родственники активно жевали и столь же активно общались между собой, пребывая в приподнятом настроении. Но, как говориться, в семье не без урода. На сей раз роль хмурой статуи, за отсутствием Нрэна, неожиданно взял на себя Энтиор.

Бросив на него пару любопытных взглядом, Рик держался семь минут и, не утерпев, поинтересовался:

— Что, братец, тоскуешь по малышке, которую увел у тебя из-под носа герцог Лиенский?