Джон Толкиен - Возвращение государя

— Так ты кури и думай о нем, — посоветовал Арагорн. — Вспоминай великого добросердечного короля, всегда державшего слово. Он сумел подняться над Тенью к своему последнему ясному утру. Коротка была твоя служба, но ты будешь гордиться ею, покуда жив. Храни о нем светлую память.

— И то верно, — улыбнулся Мерри. — Покурю да подумаю, ежели Бродяжник достанет мне, что для этого требуется. Был у меня в мешке табачок славный, из Сарумановых запасов, но куда он запропастился в бою — честное слово, не знаю.

— Почтеннейший Мериадок! — с напускной суровостью сказал Арагорн. — Коли ты думаешь, что я прошел сквозь горы и пересек Гондор с огнем и мечом только для того, чтобы угостить табачком нерадивого воина, который разбрасывает свое снаряжение где попало, то совершенно напрасно. Не найдется твой мешок, так пошли за здешним травником. Он поведает тебе, что за травой, о которой ты спрашиваешь, не числится никаких полезных свойств, а зовется она в просторечии «заморский сорняк», или, по-благородному, «галенас», и сообщит еще множество названий на всяких ученых языках, добавит несколько полузабытых строчек, которых сам не понимает, выскажет сожаление по поводу отсутствия чего-либо подобного в Палатах Исцеления да с тем тебя и оставит — размышлять об истории и древних наречиях. Я, с твоего позволения, сделаю то же самое. В настоящей постели, вроде твоей, я не спал с тех пор, как выехал из Дунхара, а не ел со вчерашнего вечера.

Мерри поймал его руку и поцеловал.

— Не сердись, прости меня, — промолвил он. — Иди, отдохни. Намучился ты с нами с тех пор как мы повстречались в Пригорье. Но что с нас взять: мы, хоббиты, когда настает важный миг, вечно несем околесицу, потому как нужных, правильных слов попросту не находим. Заменяем их шуточками, хоть они и не к месту.

— Да знаю я вас, — улыбнулся Арагорн. — Знаю, люблю и хочу, чтобы Хоббитания навсегда осталась такой, какой она есть.

С этими словами он поцеловал Мерри в лоб и вышел, а Гэндальф последовал за ним.

— Ну что скажешь? — спросил оставшийся с товарищем Пиппин. — Я насчет нашего Бродяжника. Где еще такого найдешь, кроме, конечно, Гэндальфа? По моему разумению, они родичи; может, дальние, но родичи. Кстати, дружище, твой мешок лежит возле кровати, а когда мы встретились, был у тебя за спиной. Бродяжник его приметил, это уж точно. Да и у меня кое-какой запасец имеется. На, набивай трубочку — тот самый «Долгодольский лист». Я сбегаю, приищу тебе чего-нибудь перекусить, ну а потом отдохнем да поболтаем. Эх, дружище! Не можем мы, Туки да Брендибаки, долго оставаться на вершине: все бы нам закуток поукромнее, поуютнее отыскать.

— Верно, — согласился Мерри. — Я и правда не могу, во всяком случае сейчас. Но, Пиппин, по крайней мере мы можем их видеть и чтить. Конечно, родная земля — начало начал, все мы глубоко пустили корни в Хоббитании. Но есть, наверное, нечто еще глубже, еще выше. По-моему, даже садовник, возделывая свой маленький садик, трудится ради чего-то высшего, хотя сам об этом может и не знать. А вот мы с тобой знаем, нам повезло.

Мерри умолк, а потом покачал головой.

— Сам не пойму, что это на меня накатило. Отродясь таких речей не говаривал. Ладно, достань-ка мою трубку. Надеюсь, она не сломалась. Где твой хваленый лист?

Тем временем Арагорн и Гэндальф наведались к смотрителю Палат Исцеления и сообщили, что Фарамир и Эйовин останутся на его попечении еще не один день.

— Как только Эйовин станет лучше, она захочет уйти, — сказал Арагорн, — но чтобы поправиться окончательно, ей необходимо пробыть здесь по меньшей мере дней десять.

— А Фарамиру, — добавил Гэндальф, — можно рассказать о смерти отца, но никоим образом о поразившем Дэнетора перед кончиной безумии. Он все узнает, когда выздоровеет и вернется к своим обязанностям. Смотри, чтобы Берегонд и периан не проболтались, они тоже при этом присутствовали.

— А как быть с другим перианом, Мериадоком? — спросил смотритель. — Что ему можно, чего нельзя?

— Скорее всего, уже завтра он сможет встать, — ответил Арагорн. — Захочет, так пусть прогуляется с друзьями, это ему не повредит.

— Замечательный народ! — уважительно покачал головой смотритель. — Крепкий, стойкий, а ведь с виду не скажешь.

У дверей Палат Исцеления собралась толпа. Все хотели видеть Арагорна, многие надеялись, что он исцелит их близких, сраженных тяжкими ранами или Черной Немочью. Арагорн не мог не внять мольбам — он послал за сыновьями Элронда, и вместе они трудились до глубокой ночи. По всему городу только и говорили, что о возвращении истинного короля. По зеленому камню на груди его называли Элессар, Эльфийский Берилл, и таким образом имя, предреченное при рождении, он получил от своего народа.

К утру, почувствовав, что силы его на исходе, Арагорн завернулся в серый плащ, выскользнул из города и, вернувшись в свой шатер, уснул.

А когда занялась заря, люди увидели реющее над Башней знамя Дол-Амрота с белоснежным кораблем-лебедем на синих волнах. Оставалось только гадать — уж не пригрезилось ли возвращение короля?

После битвы наступило ясное погожее утро. Ветер переменился на западный и теперь нес по небу легкие облака. Поднявшись спозаранку, Леголас и Гимли попросили разрешения пройти в город, им не терпелось повидать Мерри с Пиппином.

— Большая радость узнать, что они живы, — сказал Гимли. — Мы потратили столько сил, пытаясь их вызволить, что было бы обидно, окажись наши труды напрасными.

Вместе они вступили в Минас-Тирит. Встречные с изумлением взирали на странную пару: прекрасного обликом эльфа, задумчиво напевающего мелодичную песню, и важного гнома, который поглаживал бороду и оценивающим взглядом присматривался к строениям.

— Каменная кладка совсем недурна, — снисходительно одобрил он, — но не везде, а уж улицы можно бы устроить и получше. Когда Арагорн взойдет на престол, предложу ему пригласить каменщиков Горы, и мы сделаем город таким, что им будут гордиться.

— Здесь не хватает садов, — добавил Леголас. — Дома мертвы: зелени почти нет, а без зелени какая радость? Когда Арагорн взойдет на престол, эльфы Лихолесья пришлют ему певчих птиц и вечнозеленых деревьев.

Когда они пришли к Имрахилу, Леголас низко поклонился князю, ибо с первого взгляда понял, что в его жилах течет эльфийская кровь.

— Приветствую тебя, князь, — молвил он. — Народ Нимродэли давно покинул лориэнские леса, но, как я вижу, не все отплыли из гавани Амрота на запад.

— Память о том хранится в преданиях моей страны, — отозвался князь. — Но никто из Дивного Народа не бывал у нас несчетные годы. Признаюсь, я никак не чаял повстречать эльфа здесь, среди войны и печали. Что привело тебя сюда?