Джон Толкиен - Возвращение государя

— Войну начинают не по общему согласию, — молвила Эйовин. — Для нее хватит и одного врага. Не имеющие своих мечей беззащитны перед чужими. Или, по-твоему, народу Гондора следовало собирать травы, пока Темный Властелин собирает рати? Да и исцеленное тело не всегда благо, так же, как и смерть в бою, даже мучительная смерть от ран — не обязательно горе. Будь в этот мрачный час у меня выбор, я бы предпочла последнее.

Целитель удивленно воззрился на стройную высокую девушку — когда она обернулась к окну, выходившему на восток, глаза на бледном лице сверкнули, и здоровая рука судорожно сжалась в кулак. Он вздохнул и покачал головой.

— Неужто здесь не найдется для меня дела? — спросила она через некоторое время. — Кто сейчас управляет городом?

— Точно не знаю, — отозвался смотритель палат. — Такие дела — не моя забота. У рохирримов свой сенешаль, нашими воинами вроде командует Хурин. Но наместником в городе теперь по праву стал Фарамир.

— Где я могу его найти?

— Здесь, госпожа, в наших Палатах. Он был тяжело ранен, но уже идет на поправку. Правда, не знаю…

— Отведи меня к нему, — потребовала Эйовин. — Тогда и узнаешь.

Фарамир в одиночестве прогуливался по саду. Солнышко пригревало, он с удовольствием ощущал, как возвращается жизненная сила, но на сердце лежала тяжесть. Взор его то и дело обращался к востоку. Когда смотритель Палат окликнул его по имени, Фарамир обернулся и, увидев Эйовин, проникся глубокой жалостью, ибо понял, что она не только ранена, но и терзается беспокойством.

— Мой господин, — заговорил лекарь, — это Эйовин из Рохана. Она сражалась бок о бок с королем, получила тяжкую рану и была оставлена в Палатах под моим присмотром. Но она недовольна и потребовала встречи с вами.

— Пойми правильно, наместник, — обратилась к Фарамиру Эйовин. — Если я недовольна, то отнюдь не лечением и уходом. В Палатах обо мне заботились так, как может лишь мечтать человек, желающий исцелиться. Но я чувствую себя здесь, как в клетке. Безделье для меня невыносимо. Я искала смерти в бою и если осталась жива, так ведь и война продолжается.

— Но чего же хочешь ты от меня? — спросил Фарамир, когда лекарь по его знаку с поклоном удалился. — Я тоже пленник здешних врачевателей.

Глядя на Эйовин, Фарамир все глубже проникался восхищением и состраданием, ибо никогда не встречал девы столь прекрасной и столь печальной. Ласковое сочувствие в его взоре, столь непривычное для дочери суровых степей, смутило Эйовин, тем паче что она, возросшая среди воинов, ясно видела, что перед ней воитель, равному которому на бранном поле не сыскалось бы во всей Марке.

— Чего ты хочешь? — спросил он снова. — Если это в моей власти, я исполню любое твое желание.

— Прикажи смотрителю Палат отпустить меня, — ответил Эйовин, но, хотя голос ее звучал гордо и уверенно, в сердце уже закралось сомнение.

Ей очень не хотелось, чтобы этот статный воитель, добрый и в то же время суровый на вид, счел ее вздорной, своенравной девицей, требующей невесть чего от скуки и нехватки терпения.

— Я сам нахожусь под его присмотром, — ответил Фарамир, — да и правления пока не принял. Но даже будь при мне вся полнота власти, я поостерегся бы приказывать целителям и встревать в дела, в которых ничего не смыслю. Исцеление — не моя стезя.

— Но я не ищу исцеления, — стояла на своем Эйовин. — У меня одно желание — идти в бой, как мой брат Эйомер, а еще лучше — как король Тейоден. Он пал, стяжав славу, и обрел покой.

— Догонять вождей уже поздно, даже достань у тебя на это сил, — мягко промолвил Фарамир. — А пасть в бою, хотим мы того или нет, нам, вполне возможно, придется и здесь, на стенах. И чтобы встретить смерть, как подобает воинам, мы должны проявлять терпение, во всем повиноваться целителям и ждать своего часа.

Эйовин промолчала, но когда Фарамир взглянул на нее, ему показалось, что она немного оттаяла, будто крепкий мороз слегка отступил перед первым, еще слабым дуновением весны. Гордая дева едва заметно склонилась, по щеке, как сверкающая капелька дождя, скатилась слезинка.

— Но они уложат меня в постель на целую неделю, а в комнате нет ни одного окошка, выходящего на восток, — произнесла она тихонько, словно для себя, а не для собеседника, и на сей раз ее голос был голосом обычной девушки, юной и очень грустной.

— Этому горю легко помочь, — отозвался Фарамир с улыбкой, хотя его сердце разрывалось от жалости. — Оставайся в Палатах, а я попрошу целителей разрешить тебе гулять в саду, и ты сможешь смотреть на восток сколько заблагорассудится. А я буду поджидать тебя здесь и поглядывать в ту же сторону, ведь туда ушли все наши надежды. Быть может, встречи и разговоры помогут нам облегчить бремя ожидания.

Подняв голову, Эйовин взглянула Фарамиру прямо в глаза и, слегка зардевшись, сказала:

— Не понимаю, как я могу облегчить твое бремя. Да и о чем разговаривать мертвой с живым?

— Хочешь прямого ответа? — спросил он.

— Да.

— Так слушай, Эйовин из Рохана. Ты прекрасна. Луга Гондора славятся красотой цветов, селения — красотой дев, но я никогда не встречал ни цветка, ни девушки столь прекрасной и столь исполненной печали. Возможно, всего через несколько дней на наш мир падет Тьма, и я надеюсь встретить ее, не дрогнув, но мне будет легче на сердце, если, пока еще светит солнце, я смогу видеть тебя. Ведь мы с тобой побывали под крылом Тени, и вернула нас к жизни одна и та же рука.

— Увы, — вздохнула Эйовин, — я не вернулась. Тень удерживает меня и поныне. Напрасно уповать на мое исцеление. И потом, я — щитоносица Рохана и более привычна к мечу, нежели к учтивым беседам. Однако прими благодарность, наместник, за дозволение покидать мою клетку.

С этими словами она поклонилась и вернулась в дом. Фарамир еще некоторое время бродил по саду, но теперь его взор все чаще обращался не на восток, а к окнам Палат Исцеления.

Вернувшись в отведенный ему покой, Фарамир послал за попечителем Палат и пожелал услышать все, что тот сможет рассказать о Деве Рохана.

— Как прикажете, — отвечал тот, — но куда больше вы могли бы узнать от хафлинга. Он состоял при особе роханского короля и, как говорят, оставался с ним и госпожой Эйовин до самого конца.

Так и получилось, что Мерри был приглашен к Фарамиру. Они проговорили весь день, и из этой беседы наместник уяснил для себя гораздо больше, чем мог выразить словами хоббит. Теперь — так во всяком случае ему казалось — Фарамир понимал, что гнетет и тревожит прекрасную воительницу. Погожим вечером Фарамир и Мерри вышли прогуляться в сад, но Эйовин не появилась.

Однако на следующее утро, выйдя из Палат, Фарамир увидел ее стоящей на стене в белом, пронизанном солнцем одеянии. Он окликнул девушку, и они долго гуляли по траве под деревьями, то переговаривались, то молчали. С тех пор встречи стали ежедневными. Глядя на них, смотритель Палат не мог нарадоваться, ибо в то время как город полнился страхом и дурными предчувствиями, эти двое расцветали и крепли прямо на глазах.