Хаген Альварсон - Девятый Замок

— Не дорос ты мне рот затыкать, — огрызнулся Стурле. — Иди в дом, а я позабочусь о твоём долге нашему роду. Хорошие овечки, пушистые…

— Нашему роду?! — вскипел Рольф. — Моём долге НАШЕМУ роду, Стурле?!

— Не ори, не у себя дома, — ядовито усмехнулся Стурле. — Спроси отца…

— Харрик где? — буркнул Рольф устало. Ему отчего-то вдруг страшно расхотелось с кем-либо о чем-либо спорить. Упасть бы в стог сена и забыться сном на девять долгих ночей…

— Уехал. Утром сегодня. Будет к Сетрену.

Рольф собрался с духом, слез с коня и вошёл под родной кров…

Отец так ничего ему и не сказал. Старик лежал на кровати — на той самой, где умерла его супруга, — и безмолвно глядел перед собой. А Рольф стоял напротив и смотрел ему в глаза. И казалось ему, что серые глыбы плавучего льда давят на грудь, медленно, торжественно идут вперед, над тобой, срывая с земли, вырывая с корнем, раскатывая в ошмётки и швыряя прочь. И вот тебя нет уже, Рольф Золотые Кудри, нет, и не было, и не будет, и ветер не помнит твоего имени, и не споёт о тебе, а твои подарки… меньше стоят они, чем грязь, которую месят мотыгами работники твоего отца. Ингвар Хельгасон молчал. Тяжело, презрительно, жутко. И его младший сын молчал. А что было говорить. Хотела бы жить Сванхильд-хозяйка — жила бы. Да только исчез младшенький, непутёвый. Тот, за кого сильнее всех болело сердце.

Рольф безмолвно вытащил нож — подарок Харрика. Вздохнул. И вбил на полдлины в стену.

"Прощай, отец. Прощай, мой дом, мой Вирсингард. Буду умирать — нож поржавеет. Пусть бы вы не горевали, как матушка, а пировали и радовались. Ибо для воина нет лучшей доли, чем славная гибель".

Так промолвил Рольф Ингварсон в сердце своём. И удалился из дому. И больше никогда не возвращался в усадьбу своих предков…

Ночь он провёл на могиле матери. Сначала просто сидел, слушая ночь. Потом тихонько, горько заплакал, обнимая холодный рунный камень. И, уже засыпая, вдруг ощутил, что камень — тёплый, как ладони матушки.

Вернувшись в Скарборг, Рольф сразу же разыскал Гаута, которого после Вильме сделали тысячником:

— Дайте мне задание. Сложное, опасное, трудное. Такое, чтоб я со своим десятком справился. Наверняка что-нибудь да есть…

Гаут вздохнул и отправил его к магистру. Ну а великий магистр познакомил его с человеком по имени Олаф Падающий Молот. Этот седой берсерк, бородатый колдун с расплющенным носом заседал в Золотом Совете; а Золотой Совет правил миром людей. И Олаф сказал:

— Да, у меня есть для тебя задание.

Так Рольф Ингварсон впервые оказался у Девятого Замка. И выл горный ветер, и смеялись призраки, и плакали птицы с отрезанными крыльями. И отворились врата Девятого Замка, но Рольф не нашёл в себе решимости войти. Хоть и не в том было задание Олафа. И чувство ужаса, что превыше гордости и боли, превыше долга и любви — осталось в нём навсегда. Как осколок ледяного зеркала троллей, как обломок ржавой стрелы, как взор Ардвиса-сейтона.

Он лежал на земле, пронзённый копьём. Он не помнил, кто и как его убил. Боли не было. Не было ничего. Только туман вокруг.

Наконец он поднялся, осмотрелся. Густой болотный туман, в котором темнели силуэты — то ли деревья, то ли скалы. И странное чувство охватило его, когда он поднял глаза к небу. Казалось, не чистое небо над головой, только каменный непроницаемый свод. Тяжёлый, точно рунный камень на могиле матери.

Он хотел было вытянуть копьё — небольшое, всего пару альнов, и не причинявшее боли, оно, тем не менее, раздражало, — но строгий голос воскликнул:

— Нет! Не трогай! Пока не выйдешь снова на тропу Владыки ветров, не вынимай из груди гадюки битвы! Иначе навсегда здесь останешься, а время твоё ещё не пришло.

Голос показался знакомым. Он обернулся. Перед ним стоял Ардвис-сейтон. С раздвоенным посохом в руке. Пронзённый юноша вздрогнул.

— Не меня надобно тебе бояться, — усмехнулся Ардвис. — Я помню твою доброту. Твой удар отправил мою Арву в тёплый край предков. Да и кроме того, я только для того страшен, кто ещё помнит свое имя. Можешь этим похвастать?

Нет. Он не мог этим похвастать. Он вовсе ничем не мог хвастаться. Мёртвые скромны.

— Идём, — говорил между тем сейтон. — Постараюсь тебя отсюда вывести.

— Что я должен делать?

— Самое сложное. Называть имена. Ты не умер, ты потерял Имя. Это хуже.

Они шагали сквозь марево и тишину. Почти ничего не менялось вокруг них. Иногда юноша спотыкался. Тогда колдун подгонял его ударом посоха.

Потом вдруг земля качнулась, и они провалились во мрак. Кругом хлюпала вода, мертвенный, гнилушечный свет мигал, слышались голоса. Кто-то коснулся рукава:

— Помнишь меня? Помнишь? Помнишь?

Конечно, юноша его не помнил. Человека со шрамом на щеке, первого, кого убил молодой Рольф Золотые Кудри, когда после двух лет в орденской школе оказался на каком-то острове, вместе с такими же юнцами, чтобы впервые выйти на битву. Какой-то мятежник, сын знаменитой колдуньи, и его люди стали пищей ворон, а Рольф тогда почувствовал, как это приятно, когда умирает человек, если рубануть его крест-накрест. Волчонок попробовал живого мяса.

— А меня помнишь?

На юношу бросился здоровенный волчара. О, как его не помнить. Этого хищника он лишил жизни ножом, потому что хотел новый кафтан на зиму. Ну и проверить — сможет ли…

Ардвис взмахнул посохом, и волк отлетел прочь.

— Беги в чащу. Не про тебя добыча!

Потом был островок, на котором сошлись двое. Юноша сперва смотрел, затем зашагал туда по болоту. Скоро оказался в воде по пояс. По грудь. По шею. Ноги цеплялись за водоросли — а может, то были гадюки? Внезапно его пронзила боль от укусов, идти стало невозможно, и голова скрылась под вонючей водой. Он дёрнулся из последних сил, превозмогая боль, и вдруг оказался на мелководье, весь в тине. От холода трясло, вода бежала ручьем с красивых волос.

А перед ним сражались двое крепких парней. Похожих, словно братья. Один был чуть повыше, другой — чуть пошире в плечах, но прямые светлые волосы, загрубевшие от крестьянской работы руки и серые ледяные глаза были общими. Оба обнажены по пояс, оба сжимали короткие топорики. Вот их-то пронзённый юноша узнал!

— Харрик! Стурле! Тролль вас задери, что случилось?!

Братья обернулись.

— Ты — младший. Катись отсюда. Тебе ничего не перепадёт с отцовского стола, — прорычал Харрик. — Вирсингард — мой, одаль мой, а вы оба желторотые засранцы!

— Не приказывай, ублюдок, до свадьбы сделанный! — рассмеялся Стурле. — Я не хуже тебя управляюсь с хозяйством, и имею право на свой кусок!

— Нет такого обычая в нашей земле! — в гневе отвечал Харрик. — Иди и добудь себе землю силой, как наш младшенький!