Анастасия Брассо - Поцелуй зверя

И потому она верила — еще бы не поверить! — что ему напрочь сорвало башню, когда объявили, что брак был ошибкой молодости и что спасибо ему большое, но он свободен, а посему ребенка не увидит больше никогда. Ну, если очень хочет — по воскресеньям. Дальше он мог бы уже не рассказывать. Про срыв, запои и постепенную потерю всех благополучных друзей и чванливое, снобское самодовольство старшего идеального брата. Мог уже не рассказывать про долги и заем денег на работе, про машину, отнятую на год за управление в нетрезвом виде. Этого он уже мог не рассказывать — и так понятно. И она точно так же вела бы себя на его месте — а кто бы не так, интересно?!

Но он все рассказывал, сидя на диване в пижаме ее папы, пряча за длинной челкой испитое лицо в шрамах, ссадинах и кровоподтеках. И она слушала, сжавшись в кресле и нервно доедая подогретого им цыпленка.

Юлия не заметила, как в городе стемнело. Не чувствовала, как замерзли пальцы ног и ледяной ветер пробрался под пуховик и свитер, свился клубком у живота.

И еще — снова вернулось неприятное чувство следящего за ней пристального взгляда, спастись от которого можно было только дома, в маленькой квартирке, где поселился запах чужого мужчины. Пару-тройку раз что-то заставило Юлию резко обернуться. Но она, конечно, ничего не увидела. Она видела другое.

То, как Иван сначала смущенно и недоверчиво, а потом чуть ли не виляя радостно хвостом, починил ей в доме все, что можно было починить. Как разобрал балкон, заваленный испокон веков всяким хламом. Как однажды решил помыть полы и был доволен так, словно ему дали медаль за лучшее выполнение сложных заданий. Стараясь хоть как-то отблагодарить ее за спасение и гостеприимство, он каждое утро готовил ей завтраки, способные уморить от обжорства роту солдат… И еще она видела их вечера. Бесконечные разговоры обо всем и смех, легкий и слишком веселый. Как у людей, удачно переживших что-то страшное.

Она несколько раз поворачивала к дому. Туда, где так хорошо было в эти волшебные посленовогодние дни, как никогда, кажется, не было раньше. Юлия впервые не ждала окончания праздников. И ходила только в ближайший магазин просто потому, что ей хотелось быстрее вернуться домой.

Но потом она вспоминала сегодняшнее утро. Сцену в ванной. Его порозовевшее от пара светлокожее тело, широкие, блестящие влажностью плечи, грудь с двумя жуткими черными синяками с обеих сторон. И плоский голодный живот, внизу которого завивалась в густую дорожку мягкая светлая шерсть. И тогда ноги сами поворачивали от дома, заставляя ее все идти и идти, морщась от встречного ледяного ветра. Мимо пьяных прохожих, упорно продолжающих поздравлять друг друга «с наступающим».

В конце концов, она все-таки вернулась. Когда уже ничего не чувствовала ни телом, ни душой — как ей тогда казалось.

Увидев в окнах панельной коробки уютный оранжевый свет, она чуть не застонала от желания взлететь вверх по лестнице. Она не в силах была дождаться лифта. Когда она нажимала на кнопку звонка — пальцы не чувствовали того, к чему прикасались.

Открыв ей дверь, Иван быстро отступил в глубину прихожей.

— Я уж думал, ты решила мне свою квартиру оставить…

Он неуверенно улыбнулся, стараясь скрыть радость от ее возвращения. Смущенно убрал с лица длинную челку. И отступил еще на шаг назад, словно боялся, что не удержится и, поставив лапы ей на плечи, повалит и начнет лизать лицо.

— Пока еще нет, — попыталась улыбнуться Юлия, пристраивая бесчувственными руками на вешалку свой окаменевший пуховик.

— Подожди одну минуту, ладно?! — крикнул он, скрываясь в гостиной. — У меня сюрприз!

Когда она вошла в гостиную, то с минуту стояла не в состоянии вымолвить ни слова. То, что все сияло идеальной чистотой и порядком, какого никогда здесь не бывало раньше, — это еще ничего. К этому она уже почти привыкла. Но теперь было кое-что еще.

Свет был выключен. Только бра над диваном освещало часть комнаты мягким желтым светом, но темно не было. На комоде, на книжных полках, на полу, на столе и даже на телевизоре трепетными, нервными огоньками мерцали свечи.

Стол был покрыт синей скатертью, которую мама доставала по большим праздникам для гостей. Как он ее нашел? Впрочем, он нашел и керамические темно-зеленые тарелки из ее любимого французского сервиза, и длинные, узкие хрустальные бокалы, еще те, оставшиеся от бабушки…

Стол был накрыт на две персоны как в лучших домах. Закуска разложена с такой аппетитной красотой — хоть сейчас на рекламную картинку. В центре стола в большой фарфоровой миске аккуратной горкой возвышался… салат «Оливье».

— Я ведь тебе тогда все удовольствие испортил…

Он говорил, будто оправдываясь. И испытующе заглядывал в глаза, боясь получить не ту реакцию, на которую надеялся.

— А сегодня — Старый Новый год…

— Мой любимый праздник, — автоматически пробормотала Юлия.

— Серьезно?! — обрадовался он. — И мой тоже! Ну… проходи?

Он метнулся, чуть не опрокинув стол, отодвинул ей кресло. И сам уселся на краешек дивана. Свое обычное место.

— Салат попробуешь? — он взял ее тарелку. — Я его полдня рубил. Какой же Новый год без «Оливье»? По-моему, получилось…

— Конечно…

— А рыбу будешь?

— Угу…

— А шампанское?

— Давай…

Салат был такой, что она тут же больно прикусила себе язык. Так сильно, что слезы выступили на глазах, а нос и без того красный от мороза, покраснел еще больше. Она ела и думала — он действительно такой невообразимо вкусный? Потому что этот Иван так здорово научился готовить, сидя со своим маленьким сыном, пока жена шлялась по мужикам? Или потому, что она ничего не ела с самого утра, а бродила по промерзшим улицам, как голодная кошка? Или просто потому, что он сейчас сидит рядом, преданно и встревожено улыбаясь, при этом очень серьезно глядя ей в глаза?

— Нравится?

— Обалденно… Правда.

— Ты прости, я тут порылся у тебя в вещах… немного. Очень тоскливо было. Я ведь не знал, когда ты придешь. Вот и решил…

— Молодец.

— Сделала свои дела?

Она посмотрела на него внимательно. Интересно, он и вправду думает, что она так выскочила из дома по какому-то идиотскому делу? Или просто старается загладить неловкость? Она не поняла. Не смогла понять. В его лице и глазах не было ничего, кроме… кроме того, о чем она не должна была знать. О чем не должна была даже догадываться. Того, чего она не считала себя достойной. Она еще помнила другие глаза. Глаза цвета черного кофе. Совсем другие, смотревшие на нее с пугающе похожим выражением.

— Да. Сделала.

— Может, музыку послушаем? Я диски видел…

— Давай…

Ей стало интересно — что он выберет?

Подборка Юлии отличалась тем непосредственным разнообразием, какое может себе позволить человек, совершенно не разбирающийся в музыке. Она находила любимые композиции не по качеству, не по моде, не по каким-то определенным направлениям и стилям, критерий был один — нравится или нет. Если в душе что-то дрожало при звуках из колонок — значит, это ее. Вот и все. Она с любопытством смотрела на то, как его большие руки задумчиво перебирают плоские пластиковые коробочки. Он отложил в сторону, весело усмехнувшись, Челентано. Равнодушно отставил Богушевскую, Вертинского в исполнении Скляра. Долго с интересом разглядывал «Призрак оперы» и «Травиату». В результате… ну конечно! Золотые хиты «Нашего радио». Почему-то она не сомневалась. Она сама обожала этот диск. «Пикник», «Мельница», «Король и Шут», «Кукры-никсы», «Наив»…