Юрий Ижевчанин - Первая колония

Неожиданно Аориэу упал в ноги к Урсу и заговорил по-старкски.

— Владетель! Ты же понимаешь, что все равно тебе воевать со Ссарацастром. Этот ничтожный Цацикот — средоточие позора, бесчестья и неудач. Отдай все эти три вещи врагам, отпустив его.

Все старки расхохотались, и Урс велел отпустить царя в том виде, как он есть: без штанов. Отвязывая его от деревьев, ихлане протащили Цацикота по собственному дерьму, так что вид царька стал окончательно позорным. При этом сразу же было сказано, что если он попытается броситься на старков еще раз, его убивать не будут, но тогда уже точно кастрируют полностью и обратят в позорного раба. Урс велел чуть подождать с развязыванием ног. После того, как слуга снял с него сапоги, барон нацепил на ноги ноговицы из добычи и отправил царька хорошим пинком под зад к его людям. А ноговицы он стряхнул прямо в костер. И царек поплелся к своим, которые печально наблюдали всю эту сцену позора. Горцы разрезали веревки на его руках и достали для него из котомки рваные штаны.

Аориэу, с удовольствием наблюдавший всю эту сцену, прокомментировал:

— Владетель, ты ясно показал этим горцам, с кем они имеют дело. Только силу и жестокость они уважают.

— Ты забыл про главное: смелость и честь! — недовольно оборвал барон.

Урсу не хотелось оставаться в неуютном и загаженном укреплении. Он заметил тропинку, ведущую вглубь леса, взяв с собой Шитона и позорного раба и приказав увязавшемуся за ними Аориэу оставаться в крепостце. Рабу велели идти впереди, как можно больше шуметь и тыкаться во все стороны. Раб понимал, что его используют как инструмент для нахождения ловушек Древних, и дрожал всем телом, но Шритонакт процедил:

— Струсишь или попытаешься бежать — с живого шкуру сдеру.

Тропинка вела между деревьями (акации, клены, вязы, дубы, тополя, грецкие орехи, дикие фиги, словом, лес богатый). Она шла вниз, и вдруг в лучах заходящего солнца Урс увидел красивое горное озерцо. Его берега заросли лесом, на воде цвели кувшинки и лотосы. Cтрекотали птицы, плескались рыбы.

— Вот здесь мы с тобой и будем спать! — сказал Урс Шитону. Наломай веток для ночлега.

— Господин, сейчас наломаю, а это позорище их натаскает. А можно, я порыбачу?

— Конечно, Шитон! А я полюбуюсь своими владениями.

— Тебе положено, вождь. Ты должен все их видеть и помнить. Когда вождь любит свою землю, она расцветает.

И Шритонакт с рабом-кастратом отправились устраивать ночлег и выламывать удилище. Шитон обрезал свои длинные волосы (из уважения ему разрешили носить прическу горцев) и сплел леску. Откуда-то из одежды он достал рыболовный крючок. Позорный раб хотел развести костер, но Шритонакт запретил опозоренному высекать благородный огонь:

— Когда нужно будет, я сам разожгу. Не лезь, мразь!

Урс сам раньше любил половить рыбу, но боялся, что одной рукой он будет удить очень неловко, да и не был уверен, не подорвет ли такое занятие его новообретенное достоинство? Он уселся на сломанных ветвях, поглядел на заходящее солнце и на яркую луну и заговорил:

В тихом озере Ая купается ночью луна,

Накупавшись, нагая, там волосы сушит она.

И березы ее обступают, белы и чисты,

Чтоб никто невзначай не увидел ее наготы.

Чьи-то легкие вздохи мерещатся в гуще ветвей.

Тихо звезды играют в росе на ладони моей.

Ноги сами бредут, и сомненья родятся во мне:

Наяву я сейчас или все происходит во сне?

Я на спящую птицу наткнулся в высокой траве,

Я смотрю, как линяет звезда надо мной в синеве,

И стучит мое сердце, встречая несчетный рассвет,

И не верит опять, что на свете бессмертия нет!

(Л. Кокышев)

В культурах, взаимосвязанных Древним языком, существовало любопытное правило. В малых поэтических формах считалось не очень прилично употреблять собственные имена. Исключение составляли стихи, посвященные уже умершим, да и в них было мало имен, и лишь связанных общей жизнью. На другие имена намекали через систему недоговорок и цитат, которую вы уже неоднократно видели на страницах наших романов. Соответственно, упоминать названия мест тоже не очень поощрялось. Сочинить такое стихотворение было прилично лишь под непосредственным воздействием природы и записать его нужно было на том месте, которое на него вдохновило. Естественно, потом такое стихотворение запоминали и переписывали уже безотносительно к месту. Поэтому Урс, улыбнувшись сам себе, понял, что утром он приведет сюда священника с кистью и тушью и напишет это стихотворение прямо на камнях около озера.

"А затем, если оно понравится, его выбьют на этих камнях", размечтался Урс. "Тогда я приглашу Киссу полюбоваться луной у знаменитого озера и обнимать друг друга на его берегу."

Так озеро получило имя Ая.

Шритонакт выудил несколько крупных щук и окуней, разжег костер, запек рыбу, а затем Урс лежал на ветках и смотрел в звездное небо. Рядом храпел Шитон. Ниже стонал во сне раб. Урс уснул только под утро, но проснулся свежим.

Таррисань Покаявшийся шел на север. Впереди двигались позорные рабы, и один из них уже был ранен стрелой из самострела. Ему быстренько остановили кровь и погнали дальше самым первым: если стрела отравлена или заражена, лучше пусть быстрее сдохнет. В отличие от Ликарина, Таррисаню царь велел брать под свою руку деревни лишь севернее бывшей столицы Проклятых, а до этого только подводить под руку царя.

На второй день к вечеру открылась величественная панорама разрушенного города Древних. За несколько лет в расщелинах башен уже укоренились молодые деревья. Виднелись развалины храма Невозгордившихся и каких-то дворцов типа пирамид. В город барон заходить не стал из опасения коварных ловушек и проклятий. Переправившись на плоту через полноводную реку, на которой стояла столица, барон остановился на ночлег около родника.

Вдоль реки росли дубовые рощи и громадные секвойи. На ее глади расцветали кувшинки и лотосы. Вокруг шумели тростники. Глядя в лунную ночь на окружающую природу, барон подивился, как хорошо ее сохраняли Древние, и вспомнил классическое стихотворение:

Все в мире

Поражало красотою,

Не той,

Что ныне дышим,

А иной.

И человек

Вот так,

Как мы с тобою,

Беседовал

И с солнцем

И с луной.

Он звездам

Поверял свои печали,

В часы сомненья

Устремлялся вверх.

И звезды отвечали,

И понимал их голос человек.

Исполнены великого доверья,

Как некий

Нескончаемый поток,

Шли к человеку

Птицы, гады, звери,

Чтоб он их должным именем нарек.

Природа

Человека возлюбила.

И человеку

Был неведом страх.

И он природу возлюбил.

Так было.

…И говорят,

Что снова будет так.

Валентин Сидоров "Так было" (из алтайского фольклора)