Юрий Ижевчанин - Первая колония

На следующий день стало ясно, что раб, раненый из самострела, отравлен. Ему совершили эвтаназию. По дороге до северной реки барон прошел три деревни, практически полностью разграбленных. А одна выглядела населенной и цветущей. Навстречу барону вышли люди в черных одеждах, вооруженные мечами, копьями и луками. У предводителя на груди висел большой золоченый косой крест: знак посвященных мирян-Единобожников.

Священник обратил внимание барона на часовню в деревне: это была часовня Единобожников.

— Я объявляю вам, что эта деревня находится ныне в подданстве царя Лиговайи Атара Основателя. Вы можете оставаться в своей деревне как свободные крестьяне, смерды и слуги граждан Лиговайи, в зависимости от вашего нынешнего ранга. Ваши права будут защищены согласно договору между двумя религиями.

— Мы объявляем тебе, дерзкий пришелец, что это земля Бога Единого. Мы возводим здесь свой храм и превратим все окрестности в прибежище истинной веры, — гордо ответил на агашском предводитель деревни.

Деревенские не выказывали никакого смущения. В принципе тройное численное превосходство деревенских не было препятствием для войска старков: храбрости деревенским вроде хватало, а вот организованности было маловато и экипировка неважная. Но не хотелось преждевременно терять людей.

— Если вы здесь живете издавна, мы не настаиваем на том, чтобы вы убирались. А если вы пришли после того, как мы, люди Победителей, расчистили вам место, то вам будет предоставлен месяц, чтобы убраться, — жестко заявил барон Таррисань. — А о постройке храма и думать забудьте. Это была и будет каноническая территория нашей веры. Вы можете исповедовать свою, но не проповедовать ее, и должны подчиняться нашим законам.

— Только суньтесь! Испробуете наших мечей. Нам смерть не страшна: мы попадем в рай. А вот вас отправят к самому Кришне и его подручным.

— А, так вы фанатики! Исчадия Кришны, прикрывающиеся именем Всевышнего, которое вы недостойны произносить! — воскликнул барон и бросился на вождя деревни.

Гонора у деревенских было много, а смелости мало. После гибели вождя они сразу стали разбегаться. Возмущенные воины барона преследовали их повсюду и началась резня. Барон был расстроен, что глупое поведение предводителя привело к лишней крови, но остановить бойцов не мог. Это было не хладнокровное мщение царя и князя пустосвятам за их многолетние тяжкие преступления. Это была спонтанная реакция людей на наглость и последующую трусость. Явно жители деревни в массе своей такого не заслужили, и Таррисань почувствовал тяжкий грех на своей душе. Всех попавшихся на глаза мужчин вырезали, включая священника, вышедшего к воинам и пытавшегося остановить убийства. Женщин и детей разделили между гражданами и оставленными в деревне бывшими рабами. Единственное, чего не удалось допустить барону — оргии насилия. Право победителей он отменить не мог, но запретил реализовывать его публично, брать больше чем одну женщину каждому мужчине и каждому свою. Так что некоторые женщины остались нетронутыми, а некоторые другие в результате предпочли пойти в наложницы к своим победителям.

Чтобы хоть как-то искупить свою вину перед законами взаимодействия религий, барон запретил осквернять часовню, сказав, что она будет местом молитвы для прибывающих в царство Единобожников. Несколько женщин, мужчин и детей закрылись в часовне. Барон попросил сказать им по-агашски, что они могут безбоязненно выйти и вернуться в свои дома и на свои участки. На душе у него стало немного полегче.

Разбежавшихся по полям и лескам деревенских барон запретил вылавливать. Через некоторое время они потянулись обратно, убедившись, что убийства кончились, а насилий и пыток не будет. Барон велел всем уцелевшим сдать оружие.

— Не хотели быть свободными людьми, будете смердами. Но я сказал: кто желает, в течение месяца может уйти куда глаза глядят, лишь бы подальше от нашего царства. С собой можете прихватить столько добра, сколько уместится на одной повозке, запряженной ослом.

Жители начали благодарить барона. Ему стало совсем противно. Он чувствовал, что незаслуженные благодарности ложатся дополнительными камнями на его душу. И он остановил излияния грубым выкриком, что его еще больше расстроило. Так что спал барон в эту ночь беспокойно, несмотря на то, что жители и воины привели симпатичную девушку греть его постель.

Но утром барона ждал сюрприз. Девушка, которую он взял на ночь по праву победителя, гладила его виски и явно пыталась его успокоить. Барон разглядел ее получше: маленькая, смуглая, черноглазая, с черными тонкими волосами, небольшой грудью и стройной фигуркой. Девушка немного испуганно, но ласково посмотрела на него и что-то сказала по-агашски. Барон погладил ее и поблагодарил, ему стало намного легче, кошмары отступили. Девушка радостно и немного грустно улыбнулась и поднялась с постели. И тут только барон сообразил, что он ведь взял ее девственность. Барон достал серебряное колье и надел на девушку. Та еще раз грустно улыбнулась и хотела было одеться, но барон опять привлек ее к себе. В итоге он принял ее в семью как наложницу. И у жены барона появился настоящий повод для ревности: свою Кимис барон искренне полюбил. А она тоже была счастлива с ним, несмотря на большую разницу в возрасте, и даже перешла в религию своего господина, чтобы их дети не разрывались в душе между верами отца и матери.

В деревне Единобожников барон оставил трех бывших рабов и трех освобожденных рабов, считая, что за ней нужно следить неусыпно.

Еще через два дня барон, овладев по дороге четырьмя деревнями, вышел к реке. Ее южный берег был высоким и лесистым, а северный пологим и степным. Священник сказал ему, что эта река и есть его цель. По-агашски она называлась Ктланаш. Барон переделал ее название в Кранис, и это название осталось за нею.

Чуть восточнее был удобный спуск, и по следам видно было, что здесь есть часто используемый брод. Вблизи него барон начал строить пограничный пост и за два дня завершил его. Конечно, деревянный. но пока этого было достаточно.

Вспоминая баронство Колинстринна, которое он оставил из-за того, что Сейм отдал титул наглому кузнецу Тору, барон усмехался: там было девятнадцать деревень, десять из которых больших, а здесь четыре, и лишь деревню Единобожников до разгрома можно было назвать средненькой, остальные еле живые. Но земли здесь действительно богатые, лишь бы соседи дали жить.

А соседей долго ждать не пришлось. Едва старки достроили укрепление, на другом берегу появилась две сотни степняков.

— Тораканы! И кажется, во главе их сам верховный хан, — перепугался священник.

Глянув на перемазанных старков, быстрее надевающих доспехи и оружие, тораканы засмеялись и погнали коней через брод. Однако старки уже успели занять берег. Барон приказал им выстроиться неаккуратно, но быть готовыми сразу же сомкнуть строй, как только степняки переправятся, чтобы сбросить их обратно в реку. Барон выехал чуть вперед и вызвал хана на поединок. Он вынул кривой меч из торовского булата, подаренный Тором, решив, что нужно сразу продемонстрировать этим степнякам силу оружия и доблесть, а, главное, не давать их хану никаких шансов выиграть поединок. Хан ухмыльнулся и выехал навстречу ему с шестеркой явно самых знатных своих воинов, а остальным приказал атаковать слабый, как ему казалось, строй старков. Барон понял намерения степняков: хан был уверен в победе в поединке, но на всякий случай лучшие воины были готовы прийти ему на помощь.