Анатолий Нейтак - Попытка говорить 1. Человек дороги

И мне, прах побери, нравился этот марафон на спринтерских скоростях!

Мир раскрывался пряно-ароматным бутоном. Зелень сотен оттенков, цветы и соцветия тысяч оттенков. Не отстающие от цветов яркостью колера птицы и насекомые. Изогнутые причудливо руки-ветви исполинских деревьев, тонкая до неразличимости грань между выросшим по собственной буйной воле и выращенным намеренно. Пятна, гирлянды и фестоны сапрофитов, этих растительных падальщиков – ещё более яркие, чем цветы и плоды трудяг-автотрофов. Стайки каких-то некрупных животных, похожих на обезьян – галдящие, суетливые. Колоннообразные стволы, теряющиеся где-то в тумане клочковатых крон…

Всё это и многое другое летело мне навстречу, обтекало меня, как морская стихия обтекает стремительно плывущего тунца, мелькало вокруг, слишком быстрое, чтобы быть разложено по полочкам деловитым человеческим разумом, сведено в систему, проанализировано. Но мир джунглей вовсе не нуждался в моём анализе. Ему было довольно и того, что я, бегущий сквозь его трёхмерный лабиринт следом за Айсом, признаю себя его частью. Малой, но одновременно в чём-то равной ему, такому большому, пропитанному двуликой Силой жизни и смерти.

Я привычно ждал, что дикий наш забег утомит меня, но усталости всё не было и не было. Да, Сьолвэн знатно потрудилась! Такой радостной энергии, такого подъёма я не знал никогда. Чары скорости нельзя сопоставить с этими ощущениями. Творя магию, ни на миг нельзя забыть, что чары меняют мир силой. Никуда не деться от ощущения напряжённости. Да, подобная власть тоже радует, но приносит не естественную радость, а тяжёлую, вязкую эйфорию, что сродни опьянению. Бег за пределами темпа, возможного для обычных живых существ, доставлял простое и понятное удовольствие. Приносил счастье быть живым, быть – наконец-то! – здоровым.

Быть свободным.

Лес почти мгновенно посветлел. Листва расступилась. Айс совершил последний длинный прыжок, дважды перевернулся в воздухе и мягко, как кот, приземлился на открытой для пестроты неба каменной площадке. Я последовал за ним, соскочив с высоты, втрое превышающей мой рост и смягчив падение выплеском эши , таким быстрым, что почти не потребовалось сгибать колени.

- Что это? – с трепетом, на выдохе, замирая от изумления.

- Это, – ответил Айс так гордо, словно лично сотворил простирающийся перед нами пейзаж, – долина, именуемая Стопой Гиганта.

В одном невозможно было усомниться при взгляде вперёд и вниз: к сотворению этого сюрреалистического места явно приложили свои ум и волю разумные существа. Я не большой знаток геологии, но даже моих скромных знаний хватает, чтобы сказать с полной уверенностью: таких грабенов в природе не бывает. А уж ландшафт на дне…

Попробую хоть отчасти описать зрелище, представшее моим широко распахнутым глазам. Переложить на слова симфонию красок и просторов.

Кто бы ни дал Стопе Гиганта название, он не отличался большой фантазией. Долина в самом деле походила на след, выдавленный в земной плоти громадной ступнёй. Но с парой поправок. Во-первых, оставивший эту отметину гигант был не совсем человекоподобен, потому что на его стопе имелось лишь четыре пальца. А во-вторых, стопа эта была, как видно, раскалена до голубого сияния… или как минимум – достаточно, чтобы не просто продавить, а проплавить выемку своей тяжестью. Окружающие долину скалы выглядели так, словно то ли яростный жар, то ли мощнейшая магия размягчили их до состояния сырой глины, а потом выдавили в стороны и вверх. На них остались отлично различимые следы этого выдавливания: полосы, потёки и где плавные, где изломанные перегибы разноцветных слоёв камня – в основном, жёлтого, розоватого, белого и железисто-красного. Попадались, впрочем, вкрапления травянистой зелени и узкие, как трещины, чёрные полосы. Следов выветривания я не заметил: по геологическим меркам Стопа Гиганта была даже не ребёнком, а младенцем.

Впрочем, в Пестроте вообще не было состарившихся обычным образом гор, тем более в нашем Лепестке: ведь Владыку повергли менее ста тысяч лет назад, а до того (если Сьолвэн рассказала правду) доменов попросту не существовало.

Довольно о раме. Ведь стены Стопы Гиганта, помнящие плавящий камни жар, служили не более чем рамой для картины с настоящими чудесами.

Мы с Айсом стояли у внутренней, сравнительно пологой стороны Стопы. Глубже всего вдавленная "пятка" находилась по левую руку от нас, а следы "пальцев", соответственно, справа. В каждом из "пальцев" белели нитки водопадов. Не только из-за обновлённого, более тонкого слуха я мог их разом и видеть, и слышать. Свою роль играли также размеры. Хотя ближайший и самый крупный из водопадов, тот, что в большом "пальце", находился примерно в семи километрах, высота его превышала двести метров, и он вовсе не казался узкой струйкой.

Разумеется, внизу было полно воды. Озёра в местах падения водопадов, запертые дамбами пруды, большое озеро в левом конце Стопы, там, где поставила жирную точку "пятка"… ещё внизу была зелень с вкраплениями синего, тоже растительного, и пёстрых крапин цветников. Много. Но едва ли не больше места, чем вода и растительность, внизу занимали здания. Каждое по отдельности – сущее архитектурное чудо: и стоящие на ногах-колоннах посреди вод, и с небрежной лаконичностью вписанные в парково-садовый ландшафт, и сидящие в плоти кварталов, словно слёзы смальты в мозаике. Да. В отдельности – чудеса архитектуры.

А уж всё вместе…

- Как называется этот город?

- Ирван оэ Теффор, Дар Теффора. Чаще же просто Ирван.

- О. Похоже, местный риллу – настоящий либерал. Мне-то казалось, что для властительных смертные являются чем-то вроде насекомых, незваными явившихся в построенный ими дом.

- Либеральность риллу ни при чём.

- Да?

- Сьолвэн, – пояснил Айс. – Более чем наполовину Ирван – её работа. Впрочем, мы сейчас спустимся, и увидишь сам.

М-да. Это называется – "слона-то я и не приметил!" Мой друг бежал не наобум. Но я окончательно осознал это лишь сейчас, совсем чуть-чуть опустив глаза и обнаружив, что по склону, начинаясь почти от наших ног, вьётся ведущая вниз хитро сделанная лестница. Достаточно естественная, чтобы казаться частью склона и ускользать от беглого взгляда, она походила на сделанную руками камнерезов надпись. Но для разгадки смысла ламуо не требовалось. Лестница молча говорила спускающимся: "Добро пожаловать, гость. Здесь тебе рады". Слабая, но на диво тонкая притом охранная магия зеркалила эмоциональный фон, и сколь легко было спускаться по ней существу открытому, радостному, счастливому – столь же тяжко было бы повторить наш путь существу недоброму, скрытному и вероломному. Спуск томил бы такого нежеланного гостя всеми видами дурных предчувствий, от боязни высоты до страха случайной смерти, и легче показалось бы повернуть, не пытаясь идти дальше, чем продолжать движение к садам и дворцам Ирвана.