Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 2. Ветра в зените

– Так знайте же, – начал Тирет, – совсем недавно я был велик и ужасен! Я избрал сам себя пожизненным диктатором Звёздного Камня, Трёх Астероидов и Семи Комет. А ещё Девяти Метеоров, но не будем о мелком. И было мне хорошо и привольно в великой космической тьме, и было так долго. Но гадкие чиновники из комиссии Этического Надзора решили, что быть пожизненным диктатором очень плохо. Прямо-таки совсем неприлично. И отправили меня гадкие чиновники на перевоспитание в ваш приют, потому что я – сирота.

– Ты – сирота?

– Разумеется. – Вскинуть брови, тонко усмехнуться. – Разве вы не знаете, что у пожизненных диктаторов не бывает пап и мам?

– А что у них бывает?

– У нас, – поправил Тирет. – У нас, диктаторов, бывает одиночество. – На этом слове мальчишка мечтательно вздохнул. – А ещё у нас бывает великая власть и ужасная сила. Так что трепещите! Ибо хоть меня и отправили на перевоспитание, гадкие чиновники не смогли отнять у меня моей силы. Они даже не верили, что у меня есть сила, ха-ха!

– Я тебе тоже не верю.

– И я.

– Чем докажешь?

Тирет снова рассмеялся – с явной и нескрываемой показушностью.

– Вновь повторю: трепещите! И смотрите внимательно!

Широко разведя руки, он нахмурился и свёл ладони с видимым усилием. Малышня вокруг заахала, а кое-кто даже подался назад, поражённый непривычными и неприятными ощущениями. Исказившийся между руками Тирета, воздух стремительно уплотнился, зашипел, раскаляясь, а там и засветился: сначала тускло-багровым, потом рдяно-алым, изжелта-белым, просто белым. И под конец – слепяще-голубым. Сформировавшись окончательно, шарик прирученного огня почти перестал шипеть, умерил яркость до слабой фосфоресценции и лишь тихо потрескивал изредка, испепеляя случайные пылинки.

– Видали? – гордо поинтересовался уверенный в отрицательном ответе Тирет, перемещая шаровую молнию на кончик поднятого вверх указательного пальца. – Мелочь, конечно, но кое-что доказывает, э?

– А это не опасно?

– А что это такое?

– А как это?

– Научишь меня делать такие штуки?

Последний вопрос застал Тирета врасплох. Он посмотрел на подружку курносого, задавшую его, подумал и сказал:

– Это не так просто, но могу попробовать. Айда за мной! Летим, покажу кое-что.

Курносый возмутился.

– Никуда я не полечу! Ты… ты нехороший!

Разлилась тишина. Тирет смотрел на своего малолетнего оппонента – и чувствовал, что не может рассмеяться в ответ на это детское обвинение. Одно-единственное слово неожиданно состарило Тирета, отбросило далеко-далеко, словно в самую настоящую космическую тьму. Туда, где нет ни лайтов, ни шейдов, ни верха, ни низа, а правое сливается с левым. Туда, где только пустота, и одиночество, и великая власть, и ужасная сила.

Шаровая молния на кончике его пальца набухла злым блеском… загудела… вот-вот сорвётся в смертоносный полёт!..

Погасла.

– Пожалуй, – сказал Тирет, опуская руку. – Отчасти ты прав: хорошим меня не назовёшь. Пожизненные диктаторы редко бывают хорошими. Но сможешь ли ты сказать: "Ты – плохой! Ты – чужой! Уходи отсюда!" Курносый отодвинулся.

– Похоже, не сможешь, – сделал вывод Тирет. – И правильно. Потому что моя главная тайна заключается в том, что я не хороший, но и не плохой. Я – другой.

– Разве так бывает?

– Бывает, бывает. – Тирет наконец наскрёб внутри достаточно искренности, чтобы усмехнуться. Кривовато, конечно, и бледновато, но для начала сойдёт. – Хороший, плохой – это всё снаружи. А внутри мы… другие. Да-да, и все вы тоже другие. Внутри. Но вы не знаете этого, и ни у кого из вас нет главной тайны.

– Как это?

– Если действительно хотите узнать – летите за мной.

Поплотнее запахнувшись в свой воображаемый чёрный плащ – чёрный, как тьма пространства с искрами звёзд, как глыба антрацита, посвёркивающая сколами – Тирет, не оглядываясь, вылетел из помещения приюта.

Даже не оглядываясь, он точно знал: за ним летит целая стая малышей.

Один только курносый мальчишка не полетел за ним сразу. Но, сообразив, что остаётся в одиночестве, он сперва насупился, потом фыркнул обиженно. А потом подхватился и помчался следом за остальными.

Лёжа на водяном матрасе и готовясь ко сну, Тирет подводил итоги дня. Этому его тоже научила Наставница. И Тирет, даром, что общепризнанный нахал и разгильдяй, усвоил этот урок. Как и все уроки, по-настоящему важные.

Итак, он снова один. Плохо это или хорошо? (не отвечаем, движемся дальше). Похоже на то, что если за ним и приглядывают в соответствии с распоряжениями Надзора, то приглядывают, самое большее, вполглаза. Не принимают всерьёз, значит. Хорошо. Можно чувствовать себя почти свободным. Почти.

Ну да, ну да. Ровно до тех пор, пока впечатлённая твоими демонстрациями малышня не разнесёт слухи о настоящих чудесах так широко, что услышит кто-нибудь из взрослых.

Лайтов, Тирет. Сформировавшихся, замкнувшихся в своих удовольствиях, как в пелене забот, лайтов. И ты что, всерьёз думаешь, что кому-то из них кольнёт сердце тревога, вызванная такими новостями?

Почему нет? Лайты тоже люди. И разве не лайты со своим Этическим Надзором запретили Группу как факт?

А вот ещё вопрос: почему Группу вообще распустили?

Не веришь, что Анжи не смогла уломать инспекторов?

Ха! Да если бы она по-настоящему захотела, те бы у неё с рук ели и не замечали при этом, под чью дудку пляшут! Кто там из исторически великих говорил: "Не верю!" – могу повторить! Не верю! Да-да, не верю! И никогда не поверю!

Стоп. То есть Наставница нарочно способствовала…

А что? Вполне в её духе.

Допустим. Но зачем?

Интересный вопрос. Ты собирался вспоминать свой первый день вне Группы и подводить итоги? Это может стать разгадкой.

"Может"? Четырежды ха-ха! Это и есть разгадка! Что ты сделал первым делом, когда почувствовал себя в безопасности и вне взглядов взрослых? Правильно. Чудесами стал сорить, фаерболы демонстрировать. Кому? Малышне. А как малышня это восприняла?

Вот тебе и ответ. Если Наставница хотела, чтобы чудеса Группы пошли в народ, она этого уже добилась. Она всегда добивается своего.

А если бы я играл по правилам, не наплевав на них в первый же день, как это мне свойственно? Если бы "мужался и таил", "в толпе скользя, как призрак"?

Ну да, ну да. Сейчас ты почти свободен, но не одинок. Именно потому, что не стал "му-жаться и таить". Тебя греет память о первых уроках, преподанных новым знакомым. Юным лай-там, ещё не погрязшим в той колее, которой уже сдали свои позиции взрослые. Ты не одинок… но долго ли ты смог бы выносить свободу, сопряжённую с одиночеством? …вздохнув, Тирет погрузился в сон. И на его губах, как тень дневных итогов, замерла робкая полудетская улыбка.