Юлия Латынина - Дело о пропавшем боге

Все вокруг напоминало, что сады лежат вне пространства, как праздники – вне времени. За их стенами пространство изобилия свернулось клубком у ног власти, как будто важный сановник – как раз герой волшебной сказки, который принес себе из-за гор чудесный персик, в плоде которого – баран; в баране – корова; в корове – чин; в чине – достаток; в достатке – счастье. Здесь павлины ходили с распущенными хвостами, похожими на искусной работы ушанские веера; здесь ластились к чиновнику барасинги с кисточками на ушках, давно истребленные алчными добытчиками. И плоды, как в Золотом веке, спели в любое время – в теплицах.

Но худощавый юноша в запыленных сапожках на высоких каблуках был чужд и игрушечной роскоши сада, и изощренному вольнодумству отца.

– А правда, – внезапно спросил он, – что вы лично схватили Азвета и его разбойную шайку?

Нан улыбнулся.

– Истории с драками и убийствами вовсе не так занимательны, как это кажется мальчикам в столичных школах. И боюсь, что шайку Азвета схватить куда легче, чем князя Маанари с его варварами. Что вы скажете о его лагере?

– Лагерь Маанари не уступает нашему, – сказал мальчик. – Каждый воин Маанари вооружен коротким копьем, мечом и щитом, и несет с собой длинный кол, и когда приходит на стоянку, втыкает кол в положенном раз и навсегда месте. Где бы ни случилось расположиться, каждый воин знает, где воткнуть кол и разбить палатку. Этот способ называется «способ четырех углов и восьми стен», и его использовали государь Аттах и государь Вадунна, а шесть лет назад – господин Андарз. Преимущество его в том, что каждый солдат знает свое место, и лагерь вырастает в любой дождь и сумятицу. Недостаток его в том, что он не применяется к особенностям данной местности.

Мальчик остановился и стал чертить на дорожке.

– Чтобы получить тактическое преимущество над Маанари, – продолжал мальчик, – я устроил лагерь сверху его и использовал способ Золотого Государя. Если открыть шлюзы Черепаший и Бирен, мы затопим Маанари в четыре с половиной часа. Я сам рассчитал напор воды: полководцу необходимо знать гидравлику. А при северо-восточном ветре сильнее четырех узлов мы можем применить способ огненной атаки. Для этого я приготовил десять брандеров и сковал их цепями.

– Стало быть, – спросил Нан, – варвары – серьезная угроза?

– Варвары хороши в открытом бою и не умеют брать города. Нам нечего опасаться, кроме предательства.

«А ведь если б не этот хромоножка, варвары разорили бы половину Харайна!» – подумал Нан. Если б ему еще забыть половину прочитанного! И как этот мальчишка уживается со своим отцом, благо сыновняя любовь свойственна больше варварам и простолюдинам?

Юноша с лицом, тонким как луковая кожица, и с варварским кинжалом за поясом стоял на садовой дорожке и глядел на столичного чиновника, самолично арестовавшего грабителя Азвета – Великий Вей, чего только не рассказывали об этом в лицее! Он ожидал, что инспектор похвалит его, или…

Но Нан ничего не сказал мальчику, а если б сказал, многое бы могло быть иначе.

Господин наместник выглядел еще изящней и благородней, чем на кинопленке, и даже черные круги под глазами напоминали не столько о ночных забавах, сколько о нездоровых с детства почках.

Полдень миновал, но одежда наместника была утренней и свободной. Он был совсем один в резной, запеленутой шелком беседке, если не считать мальчика с неопределенно-блудливым выражением лица, который сидел у его изголовья и пощипывал лютню.

Наместник слегка поворачивал руку, любуясь перстнем с золотистым гелиодором, – подарком столичною чиновника.

Кирен зачарованно уставился на перстень: а правда ли, такие камни – самый лучший оберег, а откладывает их вместо яиц раз в триста лет черепаха Шушу, далеко в северных горах?

Наместник засмеялся, снял с пальца перстень и сказал:

– Это работа ламасских мастеров пятой династии, потому что только они умели делать вот такие завитки. А уж после, на Западе, завитки делали двойные. Правда, перстень страшно испортили, кто-то вынул из-под камня хорошую блесну и поставил плохую, и такую несправедливость могли учинить только в начале нынешней династии, когда государев дворец горел два месяца со всеми лучшими ювелирами. Но я, пожалуй, прикажу поставить хорошую блесну, и это будет такой красавец, что за него не жалко отдать полжизни.

Нан слегка побледнел. Новую блесну поставили не в начале прошлой династии. Новую блесну приладил Келли в начале этого дня. И блесна, может, была не так уж и хороша, но зато обладала одним полезным свойством, благодаря которому Келли, в монастыре, мог беспрепятственно выслушать мнение наместника о художественных достоинствах блесны. Это было бы печально, если б наместник в первый же день отдал перстень в переделку.

Наместник осведомился, будет ли высокий столичный гость пить чай или вино. Нан выбрал чай. Вашхог едва заметно усмехнулся, и услал услужливого лютниста за чайником для гостя. Нан заметил, как передернулось лицо Кирена при виде маленького женственного прислужника, и с каким неприкрытым осуждением юноша уставился на запотевший кувшин и толстобокие винные чашки. Несмотря на дневной час, наместник был уже слегка пьян. Отпуская сына, он поглядел ему вслед с нежностью, которую в любом другом состоянии при столичном инспекторе полагалось бы не обнаруживать.

Пятеро слуг внесли подносы с чаем и прочей снедью: закуски, салаты, слезящийся агатовый срез пузанка, вынесенные из ледника далекие морские рыбки, два подноса со всевозможными сластями и печеньем. Потом расставили по столикам новые вазы с ветвями и плодами, время которых еще не наступило или уже прошло, и неслышно удалились.

Нан глубоко поклонился и принес извинения по поводу своего секретаря: что делать, бестактность влюбленных… Ведь и Ишмик тоже готов творить глупости ради некоей девицы Ниты, арестованной в Иров день.

– Какие глупости? – спросил наместник.

– Ну, он даже выпросил у вас бумагу об ее освобождении…

Худощавое лицо наместника внезапно побелело от гнева, так, что Нан счел возможным справиться о здоровье хозяина. «Будет Ишмику взбучка», – подумал он.

– Голова ужасно болит, – рассеянно ответил наместник.

Нан выразил свое соболезнование. Господин Вашхог, несомненно, опечален гибелью столь близкого друга, как господин Шевашен, и полон желания покарать его убийцу.

Насколько удалось установить Нану, судья непременно бы доказал связь мятежников с араваном Нараем, если б не внезапная смерть и не бунт, позволивший арестованным ускользнуть. У господина Нана есть основания полагать, что во время бунта могли быть похищены и некоторые листы из протоколов допросов, компрометирующие аравана; если бы, скажем, господин Бахадн мог это подтвердить, улики против аравана обрели бы особую несокрушимость; кроме того, один монах видел аравана в час Козы: инспектор думает, что в это-то время араван и избавился от оружия. Конечно, желтый монах откажется свидетельствовать в суде, но монах видел и других чиновников, выходивших в это время из гостевого дома; он, правда, не уверен в именах, но если бы разыскать такого чиновника, который покидал в ту ночь свою комнату и видел господина аравана… Господин наместник что-то хочет сказать?