Юлия Латынина - Дело о пропавшем боге

В сущности, Ир – единственный авторитет, на который мог бы опереться ваш предприниматель. Вы обещали, что сын Ира благословит дело Айцара. У меня есть на то доказательства, и я еще должен придумать, как от них избавиться. Сейчас же меня интересует только одно: какие бумаги о вашем заговоре попали в руки судьи, кто – вы или Айцар – решил убить судью, кто из вас двоих спрятал самострел под плитами трапезной, и кто из вас до брался до Ира?

Роджерс засмеялся и повернулся к Келли.

– Я, может, плохо знаю, что творится в управах, а вы, мистер Стрейтон, совсем не знаете, что творится в монастыре.

Нан растерянно посмотрел на Келли. Тот сказал со вздохом.

– Видите ли, Дэвид, Роджерс – не единственный, кто придерживается подобных взглядов на судьбу Веи. Есть еще, например, Джек Рендолл, который и должен был стать сыном Ира. Я знаю, – две недели назад Роджерс как бы в шутку спросил его, что бы Рендолл делал во время бунта. А тот ответил: смотря какой бунт. Если б его возглавил Айцар, то благословил бы. Чтоб иметь покровительство Ира, Роджерсу надо было сидеть как можно тише. Любая уголовщина могла лишь спутать его планы, что и случилось.

Нан усмехнулся.

– Я так понял, что этот разговор месячной давности – ваше единственное алиби?

Что-то в тоне инспектора было до того нехорошее, что Роджерс побледнел.

– Вы мне тут будете рассказывать, – ровным голосом продолжал инспектор, – что человек может отказаться от абсолютной власти только потому, что собеседник за чашечкой кофе обещает ему употребить эту власть надлежащим образом?

Роджерс вдруг вскочил со стула и метнулся к выходу. Спинка стула была тяжелая, резная, и еще на ней висела сумка с образцами пород. Стул стал падать и, падая, поддел витыми ножками плащ Роджерса. Тот потерял равновесие, взмахнул руками и полетел кувырком.

Он еще попытался встать, но тут Нан наступил ногой на желтый его плащ, и в следующее мгновение Роджерс увидел у своего горла узкий и длинный, как лапка кузнечика, меч.

– У меня алиби, – взвизгнул Роджерс.

– Какое?

– За мной следил Барнс! Все время, пока меня не было, за мной следил Барнс!

– А что вы делали ночью в саду?

– Я встречался с Айцаром. У торца крытой дороги. Мы говорили…. – Роджерс поперхнулся.

– О заговоре, – докончил Нан.

– Хорошо. О заговоре против вашей поганой империи. Неужели вы думаете, что, если бы у судьи были документы, заговор изобличающие, Айцар бы мне этого не сказал? Я проводил Айцара до самого его дома, а когда повернулся, чтобы идти, увидел в кустах Барнса.

– А потом? Это ведь было еще до похищения Ира?

Роджерс осклабился.

– А потом я решил преподать этому шпиону урок. Я вернулся в келью, взял удочки и пошел в Заводь Белых Зерен. Туда и днем-то нелегко дойти, если не знаешь тропинку наизусть. Этот социалист, – смачно сказал Роджерс, – два раза провалился по горло. А потом сох у азалий под луной и думал, что мне его не видно.

Нан убрал меч.

Роджерс торопливо поднялся с пола, поправил растрепавшийся плащ и с чувством произнес:

– И из-за этой марксисткой шельмы я вот время землетрясения был не у приборов, а у озера!

– А сам Айцар? – нервно спросил Нан. – Вы заставили его забыть, что можно и что нельзя. Разве не мог он сам обратиться к Иру?

– Я встретил Айцара на пороге гостевого дома и там же, через два часа, его и оставил. Мне надо было с ним переговорить, и вовсе не надо было, чтоб он без присмотра бродил по монастырю.

Нан молчал, рассеянно крутя в руках девятиглазую бронзовую черепашку Шушу. Все ее девять водянистых гранатовых глазок поочередно выражали ему сострадание. Забавно. Значит, либерал и социалист с самого начала могли обеспечить друг другу алиби. Предпочли, однако, поступить по принципу: «Пусть во мне торчит иголка, а в нем – шило». В правильной надежде, что столичный инспектор разузнает о противнике что-то излишне гнусное. Интересно, а если бы Барнс провалился не по шею, а глубже – стал бы Роджерс его вытаскивать? Остаются Ллевелин и Меллерт. Что делали эти двое, пока Роджерс выманивал «гнусного марксиста» подальше от часовни.

– У вас есть еще вопросы, господин инспектор? – с расстановкой произнес Роджерс.

– Может быть, еще будут. Во всяком случае вы понимаете, что совершили преступление?

– Какое же?

– Замышляли бунт.

– Однако! И по каким законам вы собираетесь меня судить? По законам Веи я не подлежу суду, а по законам Земли я не совершил преступления, господин столичный инспектор…

Келли запер Роджерса в монастырском погребе и выразил только одно сожаление: что проклятого заговорщика нельзя переслать на Землю электронной почтой. После этого они устроили великий шмон в комнате Роджерса и наконец нашли связку бумаг, отданных Айцаром на храненье желтому монаху. Это были договоры, писанные по известной формуле: «пусть мои люди станут твоими людьми». Еще одна бумага, с сорока подписями, обещала Айцару полную помощь в изустно оговоренном предприятии, при условии, что в Большой Иров День сын Ира прилюдно наденет Айцару свое ожерелье из вишневых косточек.

Келли и Нан заспорили, кому владеть бумагами, и в конце концов чиновник забрал их с собой.

Келли проводил Нана сквозь череду завешенных залов. Широкие проушины дверей выглядели, как крысиные норки в стенах метровой толщины. Согласно тысячелетним канонам, красота здания впрямую зависела от веса камня, пошедшего на его сооружение, и всякому символу отъединенности полагалось иметь двухметровую ширину.

У крысиных норок сидели мраморные коты, обвив хвостами лапки и насторожив уши. Они стерегли, как и века назад, иной мир монастыря, и фотоэлементы придали их глазам новую зоркость.

– А что вы будете делать с показаниями Снета? – спросил Келли.

Нан, улыбаясь, смотрел на дивную вязь стеблей и линий, покрывавшую колонны фасада. Стебли складывались в картины, линии – в буквы; поддакивая друг другу, они называли мир видимостью и уверяли, что в их переплетениях именем Ира запечатлено все бывшее и будущее. Нан глядел на упорядоченное безумие узоров и думал о том, что разрушило планы Роджерса: все могущество случайности или всемогущество Ира?

На вопрос Келли он махнул рукой и пробормотал что-то со всем невнятное: мол, беспокоиться о безопасности монастыря не стоит. Снет – такой человек, брось его в воду – вода протухнет…

– А если бы, – спросил Келли, – на месте Роджерса был сторонник аравана? Устояли б вы от искушения подать доклад о гнусных замыслах любителей социальной справедливости, даже если б для вящей убедительности пришлось запутать в это дело желтого монаха?

Искусные сплетения стеблей и букв взбирались кверху и завораживали душу уверением, что на свете нет ничего нового. Красота линий ручалась за убедительность слов, и красоту нельзя было упечь за лжесвидетельство… Нан отвел глаза от колонн. Вопрос Келли ему ужасно не понравился.