Юлия Латынина - Сто полей

– В древности, – сказал, кланяясь первый министр, – государь Мицуда женился на своей двоюродной тетке, и в ойкумене наступили покой и процветание.

Падашна хихикнул.

Да, государыня Касия была влюблена в него, как кошка. На все готова. Падашна заметил это еще в прошлом году, когда она появилась в маленькой глухой Иверре. Женщины всегда любили Падашну. Касия – очаровательна. Не скажешь, что рожала. Ей придется выбирать: или ребенок, или он. Но если Касия думает, что он, став императором, возьмет ее за себя… Она ему нравится, но жениться на влюбленной бабе! Иметь полную свободу, издавать законы, какие хочешь, а в постели – упреки и ревнивые слезы!

К тому же иные ее приближенные! Что за радость молодой женщине держать при себе выживших из ума сморчков – только и плачутся о нарушенных заветах Иршахчана. Хотя насчет экзарха Харсомы они, конечно, правы. Одно дело – извинять слабости друзей, другое – позволять всякой сволочи грабить народ, как Харсома…

Караван Даттама погрузился на баржи и поплыл вниз по Левому Орху.

Клайд Ванвейлен понемногу оправился от болезни, но так и лежал в плетеной комнатке, завешанной ширмами и циновками из шелковой травы, необыкновенно мягкими, тонкими, ценившимися выше инисских ковров.

Ему было все равно.

Его, человека из мира, который был впереди – обыграли и унизили. Человек, которому он верил, приказал убить его, как кутенка. Человек, который ему доверился, был убит.

Арфарра вызывал у него ужас, и еще больший ужас вызывал хозяин Арфарры, наследник престола, экзарх Харсома. Ванвейлен не сомневался: человек, устроивший свои дела за рекой о четырех течениях, устроит их и в Небесном Городе, и небесный корабль не упустит. О! Господин Арфарра, способный на все, когда речь шла не о его личных интересах, был лишь свойством и атрибутом своего хозяина, как иные боги – лишь свойства Единого…

Предприятие казалось безнадежным. «Мы едем в тоталитарную страну, – думал Ванвейлен, – где непонятно кто хуже – экзарх или храм, к разбитому корыту, на котором наверняка не сможем улететь, и еще вдобавок выбрали время очередного государственного переворота!»

Но Ванвейлену было все равно.

Он помнил мрачную шутку Даттама насчет того, что в тюрьмах империи не сидят, а висят, и про себя решил: зачем молчать, ну их к черту, пусть подавятся всеми техническими тайнами, какими хотят, пустят их на расширенное воспроизводство чудес.

Многое в экипаже изменилось. Головокружительная карьера королевского советника Клайда Ванвейлена завершилась столь же головокружительным падением.

Хозяином каравана слишком явно был Даттам, а Арфарра находился, в сущности, на положении почетного пленника. И земляне слушались Сайласа Бредшо, друга Даттама, а впрочем, и сами имели свое мнение.

Вечером четвертого дня плавания бледный, отмокший какой-то Ванвейлен впервые сидел с Даттамом на палубе под кружевным навесом и играл в «сто полей». Вечерело, Где-то на левом берегу пели песню о пяти злаках и четырех добродетелях. Деревня на берегу была подтоплена и порушена: только шпиль городской управы торчал высоко-высоко. Экзарх Варнарайна, отец народа, казнил бунтовщика Бажара и успокоил провинцию, но дамбы, разрушенные в верховьях, восстанавливать не стал.

Ванвейлен сделал ход: через плечо его кто-то протянул руку и переставил фигурку на соседнее черепаховое поле:

– Я бы пошел вот так.

Ванвейлен, сжав кулаки, вскочил и обернулся. Перед ним, в зеленом паллии и в сером полосатом капюшоне стоял Арфарра. Руки Ванвейлена тихонько разжались. Он не видел Арфарру с ночи после Весеннего Совета, – тот страшно изменился. Он и раньше был худ: а теперь, казалось, остались лишь кожа да кости. Волосы его совершенно поседели – это в тридцать семь лет. Яшмовые глаза из-за худобы лица казались втрое больше и как будто выцвели.

Оба молчали. Где-то далеко, на берегу, стал бить барабан у шпиля управы, и вслед за ним страшно раскричались утки в тростниках.

– Я очень рад, господин советник, что вы живы, – сказал Арфарра.

«Господи, – подумал Ванвейлен, – что еще я прощу этому человеку?»

Сзади шевельнулся Даттам.

– Не хотите ли, господин Арфарра, доиграть за меня партию?

Даттам поклонился и ушел к себе, то есть к своим счетным книгам, в которые, верно, заносил каждый подарок и каждого смертельного врага, и в которых, верно, против имени Арфарры теперь стояло «Оплачено». Бывший королевский советник Арфарра сел за столик, поглядел на фигуры, улыбнулся и сказал:

– Пожалуй, лучше начать заново.

– Пожалуй, – ответил Ванвейлен и сел напротив.

Небесное солнце переползло отмеченную янтарную черту на часах и рассыпалось в камнях и розетках Залы Ста Полей. Солнца земного, сиречь императора, все еще не было, – утренняя императорская аудиенция задерживалась, и араван Баршарг стоял неподвижно, глядя на деревце у государева трона.

У деревца был хрустальный ствол и золотые листья, и как Баршарг не старался быть равнодушным, он не мог отвести от дерева глаза. Редко-редко какой из провинциальных чиновников лицезреет волшебное дерево, изготовленное для государя Иршахчана искусными мастерами столицы, а дворцовые бездельники видят его каждый день. Баршарг ничего не мог с собой поделать – он опять ощущал себя провинциальным чиновником. Провинциальным чиновником, чьи бойцы, однако, могут изрубить хрустальное дерево в мелкие блестки, и раздарить эти блестки шлюхам в столичных харчевнях.

Рядом с Баршаргом стоял его сын. Остальные чиновники – как отхлынули, до ближайшего двадцать шагов. Баршарг улыбнулся. Он привык стоять в заколдованном круге и приказывать всякой небесной сволочи за огненной чертой.

Неподалеку пожилой смотритель конюшен Ахемен сосредоточенно изучал квадратные глазки пола. Янтарное поле, гранатовое поле, яшмовое поле. Сто полей – и все государевы, только кто государь? Сто полей – и в каждом пестрые придворные вниз головами, и солнце, ушедшее еще ниже, искажает их лица. Отражение, как всегда – вернее действительности. Люди говорят шепотом – скверный признак, люди говорят ничего не значащее – примета смутного дня…

Смотритель конюшен посторонился, пропуская мимо себя молоденького, изящного как бабочка, хранителя свеч. Хранитель пересек пустое пространство перед араваном Баршаргом. Дворцовый чиновник заговорил с провинциалом:

– Разрешите поздравить господина Харсому! Земли Иниссы – сердце империи. Им не нужно войск, как окраинному Варнарайну, и они вдвое плодородней.

Смотритель Ахемен фыркнул про себя. Неужели этот глупец не понял сути назначения? Варнарайн – вотчина экзарха, а в Иниссе чиновники преданы государыне, и экзарх Харсома будет на положении почетного пленника. Потом смотритель сообразил, что свечной чиновник ехидничает и неодобрительно воззрился на юношу. Рыжеватые волосы хранителя свеч, волосы бывшего потомка аломов-победителей, были перекрашены белым и осыпаны серебряной пылью, но держать себя при дворе со скромностью вейца он так и не научился.