Наталья Колпакова - Бегущие по мирам

– Видишь, и труба твоя гадальная, все как есть, – жарко шептала девочка, гордясь собой и своей магической «вещью». – А ты нам поможешь, госпожа? Скажешь, как сделать, чтобы мир не умирал? Ты и твой благородный страж, вы пришли спасти нас, правда?

Алёна механически кивнула. Мольбы ребенка не доходили до ее сознания, она вглядывалась в рисунок, вчитывалась в надпись на подпорченном английском языке. «Пресветлая госпожа Аленна и ее верный страж Маггар не знали, где преклонить голову в этом чужом краю. Кто даст приют благородным беглецам, где отдохнут они, пока погоня еще далеко?» Погоня еще далеко – это хорошо, отметила рациональная часть сознания, крохотный упрямый комочек рассудка, продолжающий трудиться, пока все остальное Алёнино существо тупо повторяло: «Госпожа Аленна. Пресветлая госпожа. Это я – пресветлая госпожа Аленна...» Она перевернула пару пустых страниц. Ох, как бы пригодились сейчас эти рисунки! Они с Макаром хотя бы знали, что вообще происходит, поняли, как им надлежит действовать, а не метались вслепую с риском выскочить прямо на ловца. Мир гибнет, мир утекает... Пора убираться из этого мира, знать бы только как! Помочь они все равно не могут, да и не их это забота – чужой мир спасать.

Ни с того ни с сего Алёну придавил к месту невыносимый стыд. Даже дышать стало трудно. Ну да, чужой! Господи, почему тебе так тошно, пресветлая госпожа? Совпадение, все это просто дурацкое совпадение. Говорят, у каждого человека есть где-то двойник, а если заглянуть в другие времена, то и число двойников увеличится. Вот и объяснение портрета из антикварного комикса. А мясорубка? Да при чем тут вообще мясорубка, речь, возможно, идет о ее жизни!.. Она наконец добралась до очередного уцелевшего изображения, подписанного: «Они бежали от погони, не различая друзей и врагов». Старика, заросшего бородой по самые брови, она узнала моментально. Он мчал на колеснице, потрясая посохом, а над ним кружило нелепое существо с мордочкой грызуна и слишком крупными перепончатыми крыльями. Его Алёна тоже вспомнила. Вспомнила – и поежилась. И этот на их головы! Тогда, в первый ее переход, в цирке он заглядывал ей в глаза, а через них в душу – и он ведь что-то понял про нее, что-то узнал о ней. Или просто узнал ее ? (Проклятье, да кто же она такая? И почему любая деревенская девчонка, любая крылатая тварь знает о ней больше ее самой?) Он тогда не сделал ей ничего плохого, отпустил с миром. Но она, угодив единожды на острие его взгляда, поняла – он зло, от которого нужно бежать, бежать без оглядки. Про старого мага тоже все понятно: ставленник системы, служака, жестокий и ограниченный. Изловить чужаков, посадить в тюрьму, казнить – как-то так. И вот выясняется, что эти двое сговорились. Кажется, весь этот гибнущий мир ополчился против них с Макаром!

Новый поворот сюжета: кипящая грозовыми тучами бездна. На следующем рисунке Алёна с содроганием узрела себя, связанную наподобие закатанного ковра, на плечах бритоголовых дядек в одинаковых ночнушках, споро бегущих в горку. Она нервно перелистнула последние страницы. Больше рисунков не было.

– А чем кончался рассказ? – спросила она с тяжело давшимся спокойствием.

– Точно не знаю, последний рисунок пропал, когда я его открыла.

– Но что-нибудь ты должна была заметить.

– Ну там было такое... В общем, я не разобрала.

– Дейника!

Девочка боролась с собой – ей мучительно не хотелось откровенничать. Наконец оторвала от скатерти взгляд, полный невыразимого сочувствия:

– Там ты была, пресветлая госпожа. И на тебя бросались два чудовища – огромных, черных, я таких никогда не видела. Шерсть густая, глаз вовсе нет, а пасти все в зубищах, так огнем и пышут. А ты стояла перед ними, такая красивая, гордая, и улыбалась! – Сочувствие в глазах-плошках сменилось восхищением: – Ты очень смелая, госпожа. Я знаю, даже если эти чудовища утащат тебя под землю, ты все равно не испугаешься. Но сначала ты всех нас спасешь.

– Почему? – оглушенно выговорила Алёна.

– Потому что я тебе верю. Ты обещала, и я верю.

Алёну что-то толкнуло изнутри. Прерывая токующую Элеку, едва не сшибив с табурета закемарившего Макара, она нависла над хозяйкой и отчеканила:

– Значит, так. Завтра раненько встала, космы свои прибрала – и разгребла бардак. Барахло перестирать-заштопать, пол вымыть, огород прополоть, еду сготовить. Все как полагается. Ясно?

Элека, застывшая с открытым ртом, закрыла его, сглотнула и открыла снова.

– Так ведь, это... заклинания не...

– Плевать на заклинания. Сама, ручками. Иголочку взяла, ниточку вставила, узелок завязала... И ни слова про благородных предков, а то я тебе такое устрою – имя свое забудешь. Усекла?

Та кивнула, взирая на Алёну, как кролик на удава.

– И научи наконец ребенка читать, аристократка хренова. Дейника, есть у вас сарай, загон для скота – что угодно? И постелить что-нибудь?

– Что вы, что вы, на кровати ложитесь!

Макар, с трудом оторвав от Алёны восхищенный взгляд, встал и с хрустом потянулся:

– Нет уж, хозяева дорогие. Мы же не захватчики какие-нибудь! Отлично заночуем в сарае.

Загон нашелся. Тесный, полувросший в землю и с дверью до того низкой, что им пришлось поясно поклониться притолоке. Зато в нем так давно никого не держали, что, кроме пыли и старого дерева, внутри ничем не пахло. В углу нашлось немного сена, даже не полусгнившего, – Алёна почему-то представляла себе сено исключительно в связке с этим эпитетом – «полусгнившее». Едва на сено легла выданная хозяевами подстилка, она повалилась поверх, уже спящая. Снились ей большие лица с нежными губами – коровьи, что ли? Они тянулись к ней сквозь туман, нашептывая что-то умиротворяющее. А может, они не выступали из тумана, а состояли из него, и выходило, что сено – это тоже туман, мягкое, обволакивающее и совсем не колкое, и земля, и стены загона – всё один лишь туман, и только в самом зените туман расходился кружком, словно глаз, в котором глубоко-глубоко, на самом дне, помаргивали звезды.

Сновидения Макара были куда менее умиротворяющими. Стоило задремать, как начиналось: белый туман, такой плотный, что не видно собственной вытянутой руки, и только ощущение накатывающей сзади неотвратимой опасности, от которой он бежит изо всех сил, бежит вслепую, наудачу и волочет за собой Алёну, сам не зная куда – не к худшему ли злу. Алёна задыхается, начинает отставать, ее рука выскальзывает из его ладони, и он, как ни сжимает хват, не может ее удержать... В этот момент Макар клацал зубами и просыпался. Алёнино тепло, ее близкое спокойное дыхание постепенно успокаивали его. Какое-то время он лежал, боясь пошевелиться, чтобы ненароком ее не разбудить, смотрел в мирную темноту и думал об Алёне. О том, что она значит для него. Макар, конечно, всегда знал, что у мужчины есть долг. Вот, скажем, защищать и оберегать любимую женщину – долг. И раз он мужчина, значит, должен его выполнять. Он знал это с самого детства – и всегда эту мысль ненавидел.