Телиэль - Стихи

Всякий раз, смотря, который час,
я прибавлю два — а как у вас?
Если мне позволено поспать,
вам, наверно, надо бы вставать.
Если полночь бьет в мое окно,
то у вас глухая ночь давно.
Если ветер влажен по утрам,
долетит с дождями он и к вам.
Два часа — за столько самолет
покрывает этот перелет.
Два часа — два взмаха — два шага,
но сквозь них — ни слезы, ни рука.
И опять взгляну — который час,
девять здесь — одиннадцать у вас,
будто эта призрачная нить
расстоянье может изменить.
Будто станет маленьким — простор,
и за лесом встанут спины гор,
все как сон, плывущий наяву…
По каким часам я здесь живу?
But his feet were hewn from under him,
and he was hurled upon his face…his iron
crown they beat into a collar for his neck
and his head was bowed upon his knees.

Ноги подломились — больно!
Что же вы теперь — довольны?
Радуйтесь, врага нету,
вечному сиять свету.
Слабому одна милость —
до колен лицо клонилось,
острые зубцы режут,
и ваш дивный смех — скрежет.
Ночь теперь полна ядом —
не успеть, не встать рядом,
не достигнуть Врат Ночи,
память душу жжет, точит.
Как теперь идти — поздно,
пред одною — все звезды,
пред одною — все боли,
где же взять теперь воли?
Одному-то как в мире?
Милосердна ночь — шире,
в темноту упасть криком,
и все сны — одним ликом.
И все дни — одним светом,
и его уже — нету,
а идти куда — ясно,
а звезда твоя — гаснет…
Сердце догорит — черным,
ветер злобно плащ дернет.
Лишь одно тебе ново —
вспомнишь ли любовь снова?

Если в терпкой траве упаду,
Не почуяв еще, что свершилось,
если в небе увижу звезду,
где вчера ничего не светилось,
если ветер дохнет темнотой,
и дорога прорежет предгорья,
я своею отправлюсь тропой —
то ли к счастью, а то ли на горе.
Я руками нашарю следы,
застывавшие в пепле горячем,
я напьюсь горьковатой воды,
засмеюсь, запою и заплачу,
буду звать, не надеясь еще,
буду ждать, до конца не поверив,
и когда лунный свет потечет,
распахнутся в развалинах двери.
Что увижу — не важно, не суть,
что услышу — и так мне понятно.
Мне укажут, что истинный путь,
путь к себе — не сюда, а обратно.
И проложат — как меч в темноте
меж тенями прямую дорогу,
я шагну — и глаза встречу те,
что даны человеку — и богу.
Не успею спросить одного —
это слов не измерено мерой —
что я сделать могу для него —
жизнью, смертью, любовью и верой…

На день, на имя, на звезду
замкнута цепь, как на замок,
А это значит — я приду,
и ты придешь, хоть путь далек!
Лети, осенняя листва,
горите, белые снега,
гуди, как колокол, молва —
руки касается рука…
Пьянит терпенье, как вино,
и сердце бьется под рукой,
и в мире важно лишь одно —
тревожный шепот наш ночной.
Лети, осенняя листва,
горите, белые снега,
гуди, как колокол, молва —
руки касается рука…
Открой глаза, найди ответ,
и осознай себя — собой,
вдохни соленый лунный свет,
и ветер утра голубой.
Лети, осенняя листва,
горите, белые снега,
гуди, как колокол, молва —
руки касается рука…
Ищи упавшую звезду,
распутай тройственность имен,
но знаю я, куда иду,
а ты незнанием силен…
Лети, осенняя листва,
горите, белые снега,
гуди, как колокол, молва —
руки касается рука…
Не повернуть дорогу вспять,
и не согнуть бессильных плеч,
но можно путника распять,
и можно ведьму просто сжечь.

Тебе не надеть иного,
тебе и такое ново,
и все, что ни разобьется,
не так еще отольется.
Сама ли, по воле рока,
я стану теперь жестокой,
дороги своей не прячу,
коснись же руки горячей.
Ничем эту боль не мерить,
никак — никому — не верить.
Какому добру во славу
я отдана на расправу,
какому открыта свету,
чего в мире больше нету?
Не скроют огня — ладони,
кораблик бумажный тонет…
Иголки палач втыкает?
Работа его такая,
а отпуска нет три года,
и ломит от непогоды,
давай его пожалеем —
не бойся, коли сильнее!
Полоской обсидиана
до сердца откроет рану.
К какому отныне богу
я кровью кроплю дорогу?
Вы, знающие, молчите…
Ты в праве своем, Учитель!

Не плачь, догорит свеча,
ветра улетят с рассветом,
и с первой полоской света
коснется ладонь плеча.
И тени последних звезд
напомнят о том, что где-то,
когда-нибудь будет лето,
и полдень без тьмы и слез.
Кому-нибудь будет петь
ручья непрерывный голос,
и струны, тонки, как волос —
в горячей траве звенеть.
Кому-нибудь скажут вновь
как будто бы то, что нужно,
и верится — есть и дружба,
и преданность, и любовь.
Ты, кто-нибудь, ошибись,
как все до тебя — беспечно,
и жертвенным камнем вечность
распорет и даль, и близь.
Рассчитывая шаги,
чтоб вслед не сорваться тоже,
наметит надрез на коже
бесплотность живой руки.
Я знаю, на алтаре
конец не приходит скоро,
но в голосе нет укора,
и жизни в глазах гореть,
покуда спирали дней
свивать бесконечность боли,
и кровь пока не напоит —
кого — палачам видней.

Присягаю — лунному свету,
опрокинутому, как небыль,
присягаю — спелому лету,
полдню жаркому, солнцу в небе.
Присягаю — надежде жгучей,
присягаю, молитв не зная,
ветру, что нагоняет тучи,
яркой молнии — присягаю.
Присягаю словам и струнам,
присягаю глазам и звездам,
всем вам — мудрым, печальным, юным,
присягаю, пока не поздно.
Беззащитность зеленой ласки,
беззаветность лесного ветра,
защищу до последней сказки,
до последнего километра.
Не изведавший злых сомнений
выбирает, наверно проще,
я же вновь преклоню колени
перед черной, начальной мощью.
Но, ответив на все вопросы,
распахну на рассвете крылья,
и взлечу — неумело, косо,
побеждая свое бессилье.
Присягну — до конца поверив,
беды ваши признав своими.
По надежде, любви и вере
мне дано от рожденья — Имя.

В ополоумевшей ночи
туман падет на фонари,
и, задыхаясь, рог кричит
в белесый, поздний свет зари.
И все не так, как сон сулил,
и бой нешуточный, всерьез,
и дождь ноябрьский залил
последний свет истлевших звезд.
Попробуй тучи разогнать,
попробуй спину разогнуть,
тех, кто вперед шагнул, догнать,
тому, что будет — присягнуть.
Но недоверие, как боль,
прижми набухший снег к губам,
и встань, и стань сама собой,
и вновь скажи себе — судьба!
И белый свет сквозь призму сна
преломит радужным лучом,
и эту радугу до дна
вдруг опрокинет над плечом.
В последнем цвете удержись,
в последнем шаге перед тьмой,
и обретет все краски жизнь,
и все решать — тебе самой.
Расправишь складки на плаще,
коснешься алого кольца,
и солнца свет ворвется в щель.
Все навсегда, все до конца.
Струною имя прозвенит,
и эхом ветер запоет,
а крылья — с шелестом — в зенит,
а сердце заново в полет.