Телиэль - Стихи

Зажигали солнце — до смерти пугали,
Маленькие дети руки обжигали.
Не разбудит память знамя звездной ночи —
лунный свет ослепит, душу заморочит.
Приходили гордо — свысока глядели,
от тяжелой рати струны гор гудели.
Не отряд, не войско, а бессмертных стадо,
в чьих глазах сияет слово Манве: «Надо!».
Проходили мимо — руки не марали,
но горели души, дети умирали.
И бежали быстро темными лесами
вестники несчастья с горькими глазами.
К северному ветру губы припадали,
и скользили тени, где враги не ждали.
Принимал гонцов он на траве зеленой.
Дети танцевали, зеленели клены,
беззаботной птицей билось в скалах эхо
и ручей смеялся серебристым смехом…
Но как тень упала весть о войске Света —
взгляд недоуменный, выдох — как же это?
Он вставал с улыбкой, распрямляя плечи,
он сказал сидящим: «Я один их встречу!»
Войско — не игрушка, бойня — не забава…
и вздохнул устало: «Да, у вас есть право!»…
Горестное право рядом с ним остаться —
и они вставали — умирать, не драться,
и они ложились в солнечные травы,
закрывая Душу мира от расправы.
И от каждой новой яростной атаки
на телах и листьях расцветали маки.
Маковое поле — где смеялись дети
в солнечном, палящем, беспощадном свете…
Где сидел Учитель — цепь сомкнула звенья,
остальных сгоняли — в маки на колени.
Все они стояли, слез не вытирая,
и лилась на маки эта соль живая.
И синели маки над Его следами,
скорбно поднимались ирисы рядами.

Солнце зенит миновало,
сохли трава и цветы.
Где-то вдали грохотало —
отзвук грозы и беды.
Мерная поступь фаланги,
дробью — мечи по щитам.
Траву прорезали фланги,
замерли — все по местам.
Превосходящая сила,
самоуверенный свет,
траву мечами косила,
свой предвещая ответ.
Время дыханьем измерьте,
воинов — стуком сердец:
каждого ждут здесь три смерти,
наш однозначен конец.
Словно спаленные зноем,
головы клонит на грудь.
Только Владыка спокоен,
значит, о страхе забудь.
Крики толпы озверелой
слушай, как грозный набат.
Помни — летящие стрелы
бьют сквозь ряды наугад.
Скройся, уйди, отступаем,
но он спокоен и прям.
Толпы врагов подступают
к прочно закрытым дверям.
Жив — это тоже награда,
жив — все отхлынуло вспять.
Горькое слово «осада»
словно клеймо не сорвать.
Болью качается небо,
ясный, обещанный знак.
Я ухожу в эту небыль,
быстро собрав свой рюкзак.
В воздухе пахнет так сладко.
Выбрала берег я свой.
Ждет меня, ждет за палаткой
лента тропинки лесной.
Ждет своего провиденье,
только, пока я жива,
штурма Аст-ахе виденье
вновь подтвердит — я права.
Правильно выбрать дорогу,
звездам довериться вновь.
Что со мной будет, ей-богу,
знают лишь пламя и кровь.
Только медовые травы,
только ночная роса
знают, что правые правы,
если хотят небеса.
Знают, что боль без названья,
горький полынный венец —
плата за радость сиянья
глаз наших, душ и сердец.

Ночь без сна и ясный холод утра,
как предвестье близкого конца.
Я еще боялась почему-то
твоего усталого лица.
Кто кричал, и что вокруг творилось,
чай горячий в мокрых листьях стыл.
Все неслось, а я, застыв, молилась,
чтоб меня ты принял и простил.
И тропою каменной спешила,
и себе не верила, пока
не сбылось, что ночь за нас решила,
и с рукою встретилась рука.
Солнце полдень вновь пересекало,
тяжким медом таяла жара.
Я всего лишь сон оберегала,
я еще не знала, что пора.
И судьба уносит от начала
в ледяную, призрачную сушь.
С высоты и света перевала
вниз и врозь скольженье наших душ.
Ничего не знала, лишь смотрела
на усталый трепет спящих век,
на ресниц опущенные стрелы,
мой валар, учитель, человек.
И теперь из памяти не выжать
ни слезы, ни гнева — только свет.
Беспощадность — от нее не выжить,
безысходность — и один ответ.

Бой не пришел последний,
чей предрешен исход.
Ветер чужих сомнений
прочь меня унесет.
Не было боли ясной,
смерти взамен судьбы.
Тяжесть смешной, напрасной,
проигрышной борьбы…
Не было больше сказки
в линиях черных крыл —
темной тоской без ласки
город меня накрыл.
Не было бьющей крови,
вкуса воды речной.
Кто-то опять откроет
кухонный кран тугой.
Не было сожаленья —
слово вело меня,
и привело к геенне,
к вечному злу огня.
Что же, скажите, было,
где моя память, где?
Где меня растворило
в чистой лесной воде?
Где эти лица-тени,
яркость ночных зарниц?
Вставшая на колени,
где распростерта ниц?
Подняли чьи-то руки,
мир озарился весь…
Вспомню сквозь боль и муки,
где это, если есть?
Где это — если было,
где — если больно так.
Сказка меня забыла,
черный приспущен флаг.
Шарит рукой незрячей
память в душе моей.
Болью звенит горячей
солнце ушедших дней.
Время не гасит боли,
и не смягчит удар…
Дай мне, Создатель, воли,
чтобы принять твой Дар!

Что вы сделали, светлые боги,
как сумели, посмели, смогли —
повстречали на пыльной дороге
и оставили там же, в пыли.
И за мудрость познанья награда —
вслед за легким касанием рук —
нестерпимая горечь от яда,
и безвыходный замкнутый круг.
Как в бреду, я в разлуке металась,
как во сне порывалась взлететь,
но шаги от меня удалялись,
и сознанье опутала сеть.
Так бывает с домашнею птицей —
бьются крылья в бессильной тоске,
если лунною ночью ей сниться
тень летящих на мокром песке.
Не достичь, не догнать, не коснуться,
только памяти огненной течь,
только утром никак не проснуться —
видно мною легко пренебречь.
Позабыть — о, суровые боги,
зачеркнуть, облегченно смеясь,
и уйти по знакомой дороге,
отряхая прилипшую грязь.

Как все вы далеко — трепещут писем крылья
и рвутся в никуда, в бессмысленный полет,
в холодные дожди, в осеннее бессилье,
надежду унося, что чудо вновь придет.
Как все вы далеко — и руки не согреют,
и не прогонят боль обычные слова.
И пальцы над письмом отчаянно немеют,
вступает темнота опять в свои права.
Как все вы далеко — за дождевой завесой,
за сотнями ветров, за тысячами снов.
Народ зеленых гор и солнечного леса,
Счастливые, как смех, крушители основ.
Как все вы далеко — и можете лишь сниться,
из этих ярких снов- как в омут — снова в явь.
А письма все летят — моей надежды птицы,
и я за ними рвусь — сквозь время вброд и вплавь.
Как все вы далеко — а дети вновь болеют,
и ночью не до сна, и боли нет конца.
Над нашей теснотой лишь облака сереют,
ни блика, ни звезды, ни песни, ни лица.
Как все вы далеко — в немыслимом просторе,
где с другом рядом друг, всегда в руке рука,
а здесь я, как родник, который ищет моря,
но сушь вокруг горит, ушла в песок река.
Как все вы далеко — кричи, зови — напрасно,
и в буднях, как в пыли, все глохнет, не дыша.
Но где-то там, средь вас, осталась светом ясным
гореть и не сгорать — и ждать моя душа.
Как все вы далеко — надежда на излете
к вам в руки упадет, и, может быть тогда
вы вспомните меня, а вспомнив, позовете,
и путь к вам озарит взошедшая звезда.